Глава 9
Это был Рэй Киршман, в темно-синем костюме, при галстуке в красно-синюю полоску и, скорее всего, в чистом нижнем белье, которое, я надеялся, сидит на нем лучше, чем костюм. Он посмотрел на меня, покачал головой, посмотрел на Кэролайн, снова покачал головой, после чего подошел и облокотился на мой прилавок.
— Узнал, что тебя выпустили, — заговорил он. — Извини, что вообще пришлось тебя задержать. Но у меня не было выхода.
— Конечно, — ответил я. — Понимаю.
— Без обид, Берн?
— Без обид, Рэй.
— Рад слышать. Берн, должен сказать, ты уже несколько староват, чтобы шнырять по отелям. Это занятие для молодежи, а ты уже давно не мальчик. Ты уже на пороге солидного возраста.
— Если и на пороге, то не спешу через него переступать. А если мне не откроют, то взламывать замок я не стану.
— Впервые в жизни, — заметил Рэй. — Ты был в комнате той старушки прошлой ночью?
— Что тебя навело на эту мысль?
— Ничего, — коварно усмехнулся он.
— Ничего?
— Совершенно ничего, Берн. Ни инструментов взломщика, ни пачки бабла, ни коллекции монет, ни драгоценностей. Что там говорит наш друг-англичанин насчет собаки, которая не лает?
А действительно, что? Я обдумал эту фразу и предположил, что англичанин, который имеется в виду, — это Шерлок Холмс, а собака, которая имеется в виду, отнюдь не знаменитая собака Баскервилей (распространенная ошибка), а собака из рассказа «Серебряный», которая молчит как басенджи. Но в данный момент единственным англичанином, о котором я мог думать, был Редмонд О'Ханлон, а он, насколько я понимал, гораздо больше интересовался ягуарами, скорпионами и кусачими мухами, не говоря уж о нашей подруге рыбке-зубочистке. Какое ему дело до собак?
— Не знаю, Рэй, — признался я. — Что он говорит насчет собаки?
— Она кусается, Берн. Так же, как твоя история про номер, снятый для свиданий с девушкой. Такой человек, как ты, мог выбросить большие деньги за гостиничный номер по одной-единственной причине — чтобы совершить крупную кражу. Ты там собирался кое-что стырить.
— Допустим…
— Берн…
— Кэролайн, — сказал Рэй, — тебя разве не учили не перебивать?
— Меня очень старались научить, — ответила она, — но я плохо обучаюсь. Берн, вчера ночью он уже зачитывал тебе права? Следи за тем, что говоришь, потому что это может быть использовано против тебя. Он может поклясться в суде, что ты это сказал.
— Поклясться я могу в любом случае, — резонно заметил Рэй, — и неважно, что там скажет Берн. Человеку, который, давая свидетельские показания, не в состоянии истолковать дело в свою пользу, в полиции делать нечего. Но речь не о суде, Берн. Речь о том, как нам с тобой благополучно выбраться из этой истории. Ну так что, мне продолжать или пойти прогуляться?
— У меня есть выбор?
Он уставился на Кэролайн, а я допил последний глоток крем-соды.
— Продолжай, — решил я.
— Ты был в этом отеле, — констатировал Рэй. — И привели тебя туда не амурные дела. И ты был на шестом этаже, потому что именно там ты наткнулся на Алиготе.
— Алиготе?
— Уже запамятовал? Черная девушка, та самая, которая завопила, когда ты пытался проскользнуть через вестибюль.
— Айзис Готье.
— Я и говорю — Алиготе.
— Я встретил ее в коридоре, но мне показалось, что мы расстались вполне мирно.
— Скажем, ты произвел на нее впечатление, Берн. Она направилась прямиком к дежурному и сообщила, чтобы он кончал мазать гуталином свою шевелюру и быстренько набирал девять-один-один, потому что в здании находится подозрительный тип.
— Не понимаю, с чего она взяла, что я подозрительный, — возразил я. — Я-то ничего не подозревал.
— Конечно, ты был спокоен, как огурец в бочке с рассолом. Кстати, об огурцах. Ты этот будешь доедать?
Я отрицательно покачал головой. Он забрал его у меня с тарелки и схрумкал в два счета.
— Спасибо. Итак, Берн, ты услышал про эту дамочку Ландау и ее письма. Отправился взглянуть на них, но нарвался на труп.
— Хочешь сказать, что это не я ее убил?
— Разумеется, Берн. Ты не убийца. Ты — вор, причем один из лучших, но, когда речь идет о насилии, ты просто второй Махатма Ганди.
— Ты прав, — кивнул я.
— Итак, Ландау. Она мертва. Ты выходишь из номера и закрываешь за собой дверь на замок. Это твой стиль.
— Я аккуратен от природы, — согласился я, — но…
— Дай договорить. Ты проник внутрь, обнаружил мертвую женщину и вышел обратно. И тут наткнулся на живую.
— Айзис Готье.
— Да, эту черную, — кивнул он, — с французской фамилией. Она уходила. Почему бы тебе не войти вместе с ней в лифт и не смыться с места преступления? Таким образом, к тому моменту, как парни в синем появились в вестибюле гостиницы, ты мог бы уже оказаться дома, в своей постели.
— Рэй, не сомневаюсь, что ты знаешь ответ.
— Конечно, — кивнул он. — Собака.
— Какая собака?
— Которая молчит. Мы обыскали тебя, Берн. Обыскали с ног до головы и перевернули вверх дном твой номер на четвертом этаже. И знаешь, что мы обнаружили?
— Ну, носки, трусы, — предположил я, — и плюшевого медвежонка, если только один из Лучших Граждан Нью-Йорка не прибрал его к рукам.
— У тебя странное мнение о полиции, Берн. Никто не украл твоего плюшевого мишку, который, кстати сказать, не твой, а собственность отеля. Мы обнаружили, что у тебя ничего нет, даже твоих обычных отмычек.
— Ну и что?
— Где они?
— Можешь меня обыскать.
— Мы уже обыскивали, помнишь?
— Очень живо.
— Ты не оставил их дома, — продолжал Рэй, — иначе как бы ты вскрыл номер Ландау и, уходя, закрыл его за собой? А еще твои любимые карточки «Америкен Экспресс». Ты же без них из дому не выходишь. Но ты понимал, что рискуешь подвергнуться обыску, поэтому куда-то их выбросил.
— А если бы мы знали, где они, — подхватил я, — мы могли бы использовать их, чтобы проникнуть в Пентагон и выкрасть государственные тайны.
— Если бы знали, где они, — повторил он, — мы бы могли найти не только воровские инструменты. Мы могли бы заодно найти письма. Только не спрашивай, что за письма, Берн. Ты знаешь об этом из утренних
