Память и мышление

Со времени Эббинтауза принято требовать, чтобы при экспериментальном изучении памяти материал, подлежащий заучиванию, был таким, по отношению к которому все испытуемые находились бы в равных условиях. Таковы, поскольку речь идет о вербальном материале, бессмысленные слоги. Именно на таком материале обычно производились соответствующие экспериментальные исследования. При этом, несмотря на разнообразие применяемых в этих исследованиях методов, суть их в конечном счете одна и та же: испытуемый должен так или иначе репродуцировать предъявленный для запоминания материал. То, что на самом деле изучали так работающие исследователи, была всего лишь репродукция бессмысленных слогов (в лучшем случае слов, чисел и т. п.). Тем не менее эти исследователи, начиная с того же Эббингауза и кончая Г. Мюллером[ 107 ] и многочисленнейшим рядом их последователей, проявили склонность чрезвычайно широко толковать полученные результаты, например как «законы репродукции представлений», «законы памяти» и т. п[ 108 ]. На самом же деле здесь исследовалась только память-повторение, да притом только вербальная или даже не вербальная (так как бессмысленные слоги лишены самого существенного признака слова — значения), а, если можно так выразиться, речевая (в смысле простого артикулирующего произношения). Когда мне дают фиф, шет, кел и т. п., я, восприняв их тем или иным способом, затем просто произношу эти слоги, насколько помню. Вряд ли можно было придумать менее подходящие для изучения представлений опыты.

На непрактичность и бесплодность подобных исследований указывал еще Джемс. Но поскольку при этом исследовали одно, а выводы относили к совершенно другому, постольку эти исследования не только малоплодотворны, но и полны ошибок. Насколько сомнительны пресловутые «законы репродукции представлений», может иллюстрировать следующий пример. Г. Мюллер, после Эббингауза самый крупный исследователь в этой области, считая основными законами репродукции представлений закон сосуществования и закон последовательности, так формулирует закон последовательности: «Если представление в следовало за представлением а, то при всплывании а имеется тенденция к репродукции в»[ 109 ]. Эта, казалось бы, общепризнанная формулировка ассоциации представлений по смежности во времени мало соответствует действительности, все равно, идет ли речь о представлениях-образах или о представлениях-мыслях. В одной из предыдущих глав уже был дан анализ течения зрительных образов, и там, как мы видим, этот закон не играет роли. С другой стороны, анализ так называемых «предпочитаемых ассоциаций» не дает никаких оснований утверждать, что представление имеет хотя бы сколько-нибудь преобладающую тенденцию вызывать представление, следовавшее за ним прежде[ 110 ]. Так, например, представление страницы многократно следует за представлением книги, но ассоциация «книга — страница» далеко не частая. Однако стоит этот мнимый «закон репродукции представлений» формулировать как «закон репродукции речевых движений», и он будет вполне верен: «Если одно слово (фраза, речение и т. п.) следовало за другим, то при репродукции последнего имеется тенденция к репродукции первого». Например: «Буря мглою...» — и невольно хочется продолжить «...небо кроет».

В экспериментальных исследованиях памяти, о которых идет речь здесь, не только моторно-речевые ассоциации изображались как ассоциации представлений, но вообще очень злоупотребляли термином «ассоциация». Конечно, с известной точки зрения все, что угодно, молено называть «связью» или, несколько изменив обычное словоупотребление, «ассоциацией», но это в данном случае скорее выглядит как словесная натяжка, чем как научно обоснованные выводы. То и дело встречающиеся в подобных случаях «ассоциации» немецких исследователей (например, того же Г. Мюллера) или «связи» американских психологов (например, Торндайка) в огромном большинстве случаев или словесная натяжка, или нарочитое сужение выводов. Так, например, Г. Мюллер так формулирует один известный мнемический факт: «Данное большое число повторений дает более сильные и медленнее затухающие ассоциации, если они распределены на более длинном промежутке времени, чем тогда, когда они скучиваются в определенном пункте времени»[ 111 ]. Но вот я даю испытуемому заучить всего лишь одно эскимосское слово «тингумиссаралу-арлонго», и этот же мнемический факт имеет место и здесь. Конечно, при желании и здесь можно говорить о связи или ассоциации слогов, но от научного исследования мы вправе требовать не словесных натяжек, не игры значениями терминов, а ясной формулировки проблемы: если здесь хотят иметь право говорить об ассоциациях представлений, то надо указать, что здесь понимать под представлениями, сколько их и какие они и т. д. Обычный недостаток подобных исследований — умалчивание [о том], между чем и чем [устанавливается] та «ассоциация» или «связь», о которых так неустанно они говорят: [исследователи] избегают определенно указывать, что именно с чем в данном случае связывается или ассоциируется. Легко видеть, что в вышеприведенной формулировке Мюллера термин «ассоциация» с большим успехом можно заменить словом «впечатление» или «запоминание», а по отношению к слову термин «связь» имеет уже совершенно иной смысл и легко может быть заменен термином «комплекс» (слова как комплекс слогов или звуков).

Метод (повторение) и материал (бессмысленные слоги и т. п.) исследований делали тему подобных исследований очень ограниченной. Но, если бы недостаток этих исследований состоял только в той непрактичности и малоплодотворности, за которые их упрекал Джемс, это было бы еще полбеды. Основной недостаток этих исследований — их ошибки. Первая из этих ошибок — подмена тезиса: они претендуют дать «законы репродукции представлений», тогда как на самом деле они не это изучали и потому о репродукции представлений могут выставить лишь, как мы видели, отчасти неверные, отчасти путаные утверждения. Вторая из этих ошибок — стремление во что бы то ни стало всюду проводить ассоциационизм, или, как его называют в последнее время (Торндайк), коннекционизм, идя для этой цели на игру словами (quartemio terminorum), неопределенность утверждений (связь — между чем?) и т. п. Все это приводит к тому, что результатами многочисленных экспериментальных исследований памяти, ведшихся в духе Эббингауза и Г. Мюллера, можно пользоваться лишь в очень небольшой мере, да и то с огромной осторожностью. Эти исследования были скорее тупиком для проблемы памяти, нежели путем с большими перспективами. На этот путь вышли только тогда, когда отошли от традиционных экспериментов в стиле Эббингауза — Мюллера, и самые крупные работы по памяти за последнее десятилетие, работы Жане и Бартлетта[ 112 ], уже совершенно в ином стиле.

2. Сущность вербального запоминания.

Ниже я описываю, как запоминал вышеприведенное эскимосское слово «тингу-миссаралуарлонго».

Прочитав про себя данное слово, я, не глядя на текст, [попробовал] повторить его. Репродуцирование вышло так: «тингу...лонго». Иными словами, я запомнил сразу только начало и конец слова; относительно середины слова я помнил только, что она есть, но какая она, воспроизвести не мог.

Тогда я обратился как раз к неудавшейся мне середине слова. Почти сразу я узнал здесь знакомое мне, и неудавшаяся при репродукции середина «миссаралуар» представилась мне как миссарлуар, причем было сознание, что мис — английская miss, cap — Саар, которое я обычно произношу как «Сар», и луар — Луара. Ассоциационист сказал бы, что я «ассоциировал» данные слоги эскимосского слова с соответствующими знакомыми словами. Но такое утверждение было бы просто теоретической выдумкой. Я, конечно, вовсе не «связывал» этих слогов с теми словами, а просто в этих слогах узнал те слова, и поэтому эти слоги стали для меня не бессмысленные слоги, но слова: не слоги я связывал со словами, а эти слоги перестали быть для меня слогами, стали словами.

Узнав в этих слогах знакомые слова, я опять, не глядя на текст, попытался воспроизвести данное слово и потом проверил. Оказалось, что все репродуцировано правильно, кроме одного: вместо «саралуар» я сказал «сарлуар». Тогда я уже сознательно и преднамеренно применил поправку, чтобы не пропускать в будущем «а»: я эту середину осознал как «миссара-луар», т. е. «мисс Сара» — «луар». В то время как в первый раз узнавание в словах знакомых слов происходило сразу, без какого-либо усилия с моей стороны, и ни о каких мнемонических приемах я тогда не думал, теперь я уже преднамеренно пробовал использовать узнавание как полезный для запоминания прием, причем остановился на «мисс Сара» не сразу и с колебанием. Дальше получилось как бы одновременное сосуществование в сознании двух рядов: