– Я не спал, Хаим!
– Спал, повелитель! Ты спал, Тамерлан!
Удивленно воззрился на великого визиря железный хромец. Так с ним говорить не было позволено никому, даже Хаиму. Хаим бесстрашно глядел в глаза царю царей.
– Да, это говорю тебе я, твой великий визирь, который ни разу не соврал тебе и ни разу не ошибался. Кол с бриллиантами не мой кол. Ты спал, государь! И не пристало владыке мира прислушиваться к бабьим голосам, во сне приходящим. Мало ли какой мне был сон. Воин, покоритель вселенной, который прислушивается и присматривается к снам, лишится и своего шатра! Могучий Тамерлан испугался бабы в своем сне?! Моя шея к услугам твоего меча, моего подарка, но я не откажусь от своих слов!...
Бабий голос?... И вновь ожил Ее голос и послышался гул, будто от начинающегося землетрясенья:
– ...Если до полудня...
– К полудню мы должны быть у Оки, государь.
– Что? – приблизил свое лицо к лицу великого визиря – и ты ведь тоже какой-то не такой, Хаим.
– А тебе ничего не сни-лось?!
Не выдержал тамерланова взгляда Хаим, опустил глаза.
– Мне сны не снятся, повелитель, я крепко сплю... Я страшусь того решения, что зреет в тебе, о, решительный. Что скажет войско?
– Ты не спал, повелитель вселенной, врет твой великий визирь.
– Что? – Тамерлан обернулся на голос, – это ты сказал, Огрызок?
– Я готов повторить это, как Хаим готов повторить обратное. Темир Асак, великий Тамерлан, не подвержен сонным суевериям...
– С каких это пор, о великий, – яростно перебил Хаим, – Огрызок смеет перебивать твоего великого визиря?
– Он не перебивал тебя, Хаим, а на таком совете может сказать каждый, даже Огрызок. Тем более, что этот такой совет собран в первый раз. И думаю – в последний.
– Он обвинил меня во лжи! А ты меня! Коли твердишь, что я спал!
– Ты спал, о, твердокаменный.
– Ты не спал, о, разуменейший...
– Хаим, давай не припирайся друг с другом как два пьяных дервиша на бухарском базаре, дабы не постигла нас с тобой участь тех дервишей, и заодно и бухары, сметенной нашим повелителем...
В другое время Хаим рассмеялся бы такой дерзости Огрызка, даже Тамерлан прощал Огрызку его всегдашее шутовское хамство, но сейчас Хаим был свиреп и нудержимо напорист против всякого, голос подающего, говорить должен только он, Хаим, и даже этого, которого никто всерьез не принимал задушить был готов за дурное припирательство.
Не воняй свое шакальей пастью, Огрызок, сейчас не время шуток, болаганить будешь в Москве.
– Как раз именно там, Хаим, балаганить я не буду, потому что я не пойду с войском, если оно пойдет на Москву.
– Теперь Тамерлан смотрел только на Огрызка и лицо его выражало полное изумление. Пойдет или не пойдет Огрызок с войском, было Тамерлану не просто все равно, но просто такого вопроса существовать не могло. Если в 25-м тумене, в 38-м обозе сто восьмидесятой сотне, у 62-го кашевара трехсотой арбы, щенок приблудный, которому кашевар несколько раз кости, уже обглоданные, подкидывал... пойдет или не пойдет этот щенок с войском дальше, имеет для Ковара значение? А для командующего 120-б туменами? Иногда Тамерлан вспоминал Огрызка и это резко поднимало всегда его настроение, а значит и настроение и всех окружающих его. Очень любил Тамерлан в промежутках между сражениями щелкать по носу Огрызком высококровных и осанистых членов своей свиты. Например, в последний раз очень развеселила всех пропажа фамильного перстня у бывшего наследника у бывшего эмирата... забылось вот название эмирата, уж больно много их было, спер перстень, естественно, Огрызок (больше просто некому) и, уже почти уличенный, подсунул его в карман бывшему наследнику бывшего харезмшахства. Потом, вместе, оба наследника отлавливали Огрызка на предмет совместного побития его (убивать
