воющем веером, копье, в левой руке у каждого всадника было уже не копьем, а... и слов-то не находилось у пленника Владимира, что бы сказать – чем, чем-то убийственно для противника мелькающем на вытянутой могуче—мускулистой руке, а правая рука саблей машет по сто взмахов в минуту... Та же минута и-вновь перед ошарашенным пленником Владимиром безмолвные бездвижные кони ноздря к ноздре, седло к седлу и всадники на конях с опущенными копьями – ряд конницы до горизонта.
– Что скажешь? – перед пленником Владимиром был Тамерлан. Айхол под ним был недвижим и не обращал внимания на потуги кобылы, на которой весьма нелепо восседал пленник Владимир, полизать его и потыкаться мордами.
– Чего ж сказать, – хрипло выдохнул пленник Владимир, – сила...
Покачал головой, ухмыляясь Тамерлан, глядя на пленнике:
– И как ты мог двоих моих воинов убить?
– Не свались на меня бревно, больше б убил.
– Значит говоришь, ради доски этой, что у тебя в руках и матери не пожалеешь? Та-ак, ну, а теперь слушай и решай. Гляди, сзади меня все военачальники мои и свита моя, короли всякие, падишахи... И вот! При них я говорю, а ты вспоминай мой вопрос, зачем тебя оживили, крестьянин... Пока тебя оживлял Хаим, я много думал о тебе, о народе твоем, о доске твоей... И о тебе, Хаим! Ты сказал, Хаим, что дело слишком серьезное и я так и воспринял его и коли так серьезно, как ты говоришь, то так и порешим. Если сейчас оживленный тобой сделает то, что я предложу ему, то тебя тут же посадят на кол, ибо получится, что ты соврал, а врать Великому визирю не годится. А предлагаю я вот что. Пленник, что у тебя изображено на доске?
– Образ Владимирской Царицы Небесной.
– Какой образ? Почему Владимирской?
– Потому что список с главной иконы чудотворной, которая сейчас в граде Владимире.
– Смотри-ка, ха, сплошные Владимиры, город Владимир, ты Владимир, доска Владимирская.
– Да, в каждом граде, считай, список этой иконы есть, а сама она, аж самим Лукой, евангелистом писана, на доске, на которой сам Спаситель вкушал. – Пленник перекрестился.
– Это, тот, которого распяли?
– Это тот, который воскрес.
– Ну и где же Он сейчас?
– А в том самом Царстве, Царица которого на тебя с этой иконы смотрит.
– Ага, Он, значит Царь, а она Царица?
– Значит так.
– И вот я предлагаю тебе сейчас плюнуть на твою Царицу на твоей доске. О! Вижу ты возмущен, ты в негодовании, ты готовишься к пыткам... пыток не будет, пленник Владимир, будет только предложение в добровольном плевке. Да и Хаим, ха-ха-ха, гляди как бойко переводит, твой ненавистник, на кол будет посажен, коли плюнешь. Порадуешься.
– Вот уж, радость! Какая ж радость, коли человека на кол.
– Он же радуется костру на месте бывшего города Ельца.
– То его грех, а мне грех такой его радостью радоваться. Уж, избавь.
– Нет! Не избавлю. И вот слушай цену твоего плевка: Вся страна твоя будет пощажена. Не пойду ее громить. При всех своих военачальниках, при свите своей говорю, вся вселенная всегда слышит Тамерлана, когда он говорит!... Не пойду громить твою землю, обойду. А тебя князем на ней посажу! Слово мое!! Слово Тамерлана! Ха-ха-ха, глянь как заволновался Хаим, – но обернувшись на Хаима, Тамерлан увидал каменно-улыбчивое лицо его. Оно было спокойно и даже надменно. Отвечая на Тамерланов взгляд, Хаим поклонился и сказал:
– Мое тело недостойно этого кола, который уже вбит за моей спиной, не мне на нем сидеть, государь, и я совсем не разволновался. Я, наоборот, радуюсь. И я не соврал. Как ты замечательно сказал, что если Великий визирь соврал, его место на колу. Тот кол, что вбит за моей спиной – не мое место. Он не плюнет на доску. Позволь мне не переводить то, что я тебе сказал.
