браво грохали они, проходя мимо Государева дворца!.. Как лихо рявкнуто Иудовичем перед окном Его: «Сми-и-ир-рна! Глаз-за напрра-аво!!» Исполнено было блестяще. Как на параде на Марсовом поле до войны. И вспомнились сейчас генералу Цабелю те глаза Государевы из окна, на своих Георгиевцев, сапогами грохающих, смотрящие…
Царские глаза он наблюдает давно: доклады и выслушивание приказов стало для генерала нормой, и никогда в этих глазах он не видел укоризны, даже когда докладывающий заслуживал не то что укоризны, а плетки. И тут смотрела из окна не укоризна, но – усталая горечь.
Генерал Иудович Иванов, поднимаясь тогда по лестнице в кабинет для доклада о вояже, наткнулся на дворцового коменданта Воейкова. И как раз рядом оказался генерал Цабель. Пышная бородища Иудовича была пышна как всегда, но глазки свои от по-всегдашнему ироничных воейковских он все-таки отвел. К тому ж, в этот раз из них сквозила не только ирония.
Как бы слегка запыхиваясь, Николай Иудович Иванов спросил Воейкова:
– Государь ждет?
– Ждал.
Шевельнулась бородища, будто в челюсть, ею загороженную – удар.
Воейков всегда отвечал только на вопросы и никогда не позволял себе их комментировать и развивать, но со 2-го числа голосом своим управлял не всегда. И если б можно было слышать сейчас комментарий от шевеления его мощного черного густоусия, то услышал бы такое:
– Теперь твой доклад даже твоим новым хозяевам нужен не больше тебя самого.
Двенадцать лет назад Пермский губернатор Наумов во главе «пьяной» обезумевшей банды «повылазивших» сам нес красную тряпку (из цыганской рубахи перелицованную), на вытянутых руках нес… к своему Губернаторскому дому. Было такое.
Тогда у Воейкова его оба мощных уса вообще едва не отвалились, когда он читал покаянное наумовское донесение об этом «несчастье». Так комментировал это сам Наумов, который просто был милостиво уволен. Сейчас, слушая дальнейшую бесконечную сбивчивость генерала от инфантерии, черноусие замерло и ничего не комментировало.
– Сначала благополучно… да-да, я уверен, что сделал все, что мог. Я останавливал поезда, проверял пассажиров, дезертиров арестовывал… Я по всей линии навел порядок!..
Услышав последнюю фразу, генерал Цабель гмыкнул вслух и весьма громко. В гмыке звучал вопрос: «А тебя зачем посылали-то? Раз порядок на линии навел, до конца линии чего не добрался? Тебя ж Царь назначил командующим Петроградским округом…»
Глазкобеганье над бородищей стало еще беготливей:
– Я проснулся первого числа часов в шесть-семь и узнал, что поезд находится на станции «Дно», то есть, вместо 500 верст проехали 200…
Услышав такое, генерал Цабель даже не гмыкнул, а у Воейкова только слегка рот под усами приоткрылся. Вовремя спатеньки захотелось командующему, ну никак не стерпеть! Разобрало… А орлы Георгиевские тоже по гнездышкам спали?
Меж тем из бородищи, под аккомпонимент беззвучный глазкобеганья журчало, продолжало:
– Комендант станции доложил, что солдаты из Питерского поезда, кто в военном, кто в полуштатском, кто в чем – отбирают у офицеров оружие. Ну, в общем… начальник жандармского управления ничего сделать не может, просит содействия.
Тут Воейков не выдержал, и из-под черных усов мрачно прозвучало:
– Ну, у кого ж просить содействия, как не у Георгиевских кавалеров?..
– Да, легко говорить… На станции Сусанино, когда нас в тупик поставили… рельсы разобрали!..
– Вас?! В тупик поставили?! Рельсы разобрали?! – уже не ударом, а плевком вырвалось из-под вскинувшихся черных усов.
– Уже телеграмма Бубликова мне была приказная…
– Вам – приказная?!
Кто такой Бубликов, Воейков знал. Узнал в день отречения, еще когда оно не состоялось. Уже тогда этот Бубликов, путейский инженер, самозванный думский выдвиженец, то ли социал,
