Едва не громче хохота Постратоиса звучал его истеричный призыв. Прорвало его. Вся сумятица чувств и переживаний, переполнявших его, вырвалась наружу, он кричал, звал, топал ногами, и слезы его брызгами рассыпались по полу. Бабушка мгновенно принеслась на зов внука.
— Ой, батюшки, Господи, помилуй. Да что с тобой? Ой, да что с ним?! Ой!.. Воняет-то как! Ты что тут делал? — Бабушка прижала Федюшку к себе, пытаясь унять его дрожь, но ничего у нее не получалось.
— Бабушка, бабушка, я сегодня умру, умру, не хочу, не хочу!.. — Федюшка вырвался из бабушкиных объятий, повалился на пол и заколотил по нему ногами и руками. Бабушка струхнула не на шутку. Еле-еле ей удалось поднять бьющегося Федюшку и вновь прижать к себе, но уже крепче. Она гладила его по голове, целовала в затылок.
— Что? Кто обещал? Пос... как? Ох и имечко... Да откуда ж он взялся? Ой, Господи, помилуй, горе мне, бредить начал, что ж за напасть такая?
Федюшка вновь вырвался и встал напротив бабушки в позу боксера.
— Ты!.. Я не брежу. Он сказал, что я умру, а он никогда не врет. Он все знает, все может.
— Да кто он-то?
— Постратоис! Мы с ним летали. Вот, сундучок привез.
Тут бабушка углядела на столе сундучок и оторопело замерла:
— Боже, что это, откуда?
— Говорю ж тебе — летали мы. Клад это.
Бабушка перекрестилась и испуганно оглядела комнату. Реальность сундучка не вызывала никаких сомнений.
— И он сказал, что я умру сегодня, что я не проснусь! — И Федюшка вновь заплакал. Бабушка опять прижала его к себе и снова начала успокаивать, приговаривая:
— Господи, да кто ж тебе явился-то? — Ей удалось затащить Федюшку на кровать, хотя он сопротивлялся этому отчаянно. — Ну, ну, успокойся, засни, попробуй...
— Как засни?! Что ты говоришь, старая. Он же сказал, что я не проснусь!
— Да плевать на то, что он там наговорил! — вскричала бабушка, — бес это какой-нибудь был, сатана... Ой, Господи, помилуй, да врет он всё... — В голове ее тоже крутилась кутерьма, уж очень ее сундучок смущал.
Наконец, Федюшка устал сопротивляться и затих. Она перекрестила его и призвала на помощь все небесные силы и всех святых угодников.
Федюшка дернулся при этом, но буянить больше не стал, сил не было. Не взирая на его сопротивление, веки его закрывались и наконец закрылись. Одолел сон Федюшку. «Да что ж я делаю, почему я сплю?! Ведь этот сон, последний мой сон на земле, просыпаться немедленно»... — кричал-голосил откуда-то из дальних глубин его нутра его повелитель, капризный маленький человечек по имени «хочу». Слышал Федюшка вопль его, но проснуться не мог.
— Ты хочешь проснуться? — услышал вдруг Федюшка. Голос, очень похожий на голос Постратоиса шептал ему на ухо из пустоты.
— Да, — плаксиво ответил Федюшка, озираясь вокруг себя и никого не видя.
— Никогда! — сказал голос зловещим шепотом, и даже слюной было обрызгано ухо Федюшки. И тут он увидел, что в метре от его глаз из воздуха начинают проступать черные буквы, точно рукой каллиграфа написанные, со всякими завитушками и буквы эти образуют все то же страшное для Федюшки слово «НИКОГДА». Сцепленные в слово буквы ожили, слово закачалось, запрыгало, оно и ощущалось Федюшкой как живое, обмиравший от страха, он нисколько не сомневался, что перед ним живое существо — слово «НИКОГДА», имеющее силу и власть над его жизнью. Слово вдруг вспыхнуло каким-то невиданным черным огнем и Федюшку сразу обдало сильным жаром. Он завороженно глядел на колыхание черных языков черного пламени, и некий голос внутри него говорил, что это и есть гееннский огонь. И таким страхом и такой тоской прониклось все существо его, словно сам старик Страх дышал на него из пылающего слова, и сама старуха Тоска вцепилась в него своими зубами. Ему казалось, что все вокруг него, каж- дая пылинка в воздухе кричит ему — «НИКОГДА». И никуда не убежать от этого могучего слова, от этого крика, от жаркого полыхания, от Тоски и Страха. Он зажмурил глаза и все равно не закрылся от полыхающего, жгущего слова, он увидел старика на коленях, вожделенно глядящего в вырытую им яму, из которой вылетел черный комок, с треском распавшийся на буквы, и это были всё те же буквы: H, И, К, О, Г, Д, А, они тут же вспыхнули черным огнем, и слово «НИКОГДА» задрыгалось, громко хохоча, у старика над головой. Но он не видел
