- Господи помилуй, да ведь я исповедовал святое семейство. - Никогда не предполагал, что такое случится в его иерейской жизни, и вдвойне не предполагал, что ими окажутся эти люди, сплетням про которых, ну хотя бы десятой их части, сам верил. Особенно наседал вопросами на бывшую Царицу, устроив ей форменный допрос.
'...Да, когда узнала об отречении, была потрясена... - вдруг задумалась, уйдя в себя, он знал эту редчайшую ныне особенность у редчайших исповедников - а ну-ка, дай-ка я пороюсь в глубине своей души, пороюсь, поищу тот грех, о котором батюшка спрашивает, вернулась из 'себя' с улыбкой, и вы знаете, чувствую в себе преображение и оно мне приносит радость, я стала замечать в себе смирение. Ой, Господи, помилуй, какое там смирение, но спокойствие - точно'. Он вгляделся в ее глаза и действительно увидал там спокойствие. И его захотелось назвать святым.
...Нет, ни на кого зла не держу, даже на Кирилла и Николая Михайловича.
Он знал уже, как изгалялся Николай Михайлович в своих посланиях клану о Царице. Всеми ругательствами, что есть в русском языке, она была награждена.
- Что, и даже на него?
Нет, ни на кого. Всем все простила и сейчас прошу прощения у всех... Что? Вмешательство в государственные дела? Связь с Распутиным? Ой! - едва не рассмеялась, - нет, никогда, да считаю его святым человеком... Нет, ни о чем не жалею, а уж о потерянной власти - никогда, я ее вообще и не желала никогда. Что?! На супруга?! Зло держу?!
Аж на шаг отступил иерей, столько сильных чувств взыграло в ее глазах. А когда потухло взыгрывание, одно в них устало осталось: 'да как же можно подумать такое?..' Ее он исповедовал после детей и ощущал уже просто испуг, Господи, да как же мы действительно не разглядели, кто нами правит? А высоту нравственности их детей... он и предположить не мог, что такая существует. Сказать, что дай, Господь, чтобы все дети были таким же, как они, значит пустословить. Такое незлобие, смирение, покорность родительской воле, полное осознание, что все изломы их жизни - воля Божия, чистота в помыслах, полное незнание земной грязи все это привело его в полное изумление.
Алексей Николаевич никак не мог забыть свою старую проказу, как он подсунул мадам Тютчевой в ее туфлю (под столом сняла ее) клубнику. Иерей улыбнулся:
- Ну ведь не гранату же. И совсем не по-иерейски подумал, что этой старой интриганке можно было бы чего-нибудь погорчее клубники.
Масштаб невинности умных, развитых, созревших девушек просто потряс. Думал намекать ли им о грехах, чисто девичьих, им, может быть, неведомым, и не стал. Нету их! Правда, Татьяне все-таки задал вопрос, заглядывалась ли она на женатых мужчин. Она сначала даже вопроса не поняла и потом растерянно проговорила: Да нет же, конечно...».
Когда перед ним предстал сам Государь, его уже охватывал трепет. Двадцатиминутная беседа выявила один грех, который он сдал сразу:
- До сего момента не мог простить Рузского и вот теперь простил. Всех остальных простил давно. Да я написал, что кругом трусость, измена и обман, но, - пожал плечами задумавшись, - это я без осуждения, а просто факт констатировал. Мне изменили все. Посылаю Георгиевских кавалеров, которые штурмом 10 Измаилов возьмут, порядок навести, а они где-то на железной дороге застревают. Посылаю моих казачков, Империи опору, - а они красные банты одевают. Приказы мои не исполняются, связи нет. Раз я не нужен России, что же - на все Божья воля.
- Ну, а тех, близких вам, вроде Саблина, которые не разделили с Вами ваш арест, не осуждаете?
- Их?! Да ну что вы? Их-то за что ж? Они не предали, они просто не пошли на жертву. Разве можно с кого-нибудь требовать жертву?
И тут у иерея вырывается:
- Эх, Ваше Величество, какое благо для России вы бы сделали, если б дали в свое время полную конституцию. Вы бы исполнили желание народа.
Таких округленных глаз, растерянности и удивления вряд ли кто видел у Государя за всю его жизнь, да и вряд ли они в самом деле были.
Весь его облик как бы говорил: 'Господи, помилуй, от кого я слышу такое?'. Когда такое выкрикнет Керенский - это понятно, что ж ему еще выкрикивать. Но - батюшка? Настоятель их Феодоровского собора, символа Самодержавия?!
Видя такую реакцию, иерей смешался и проговорил, что он имел в виду, что ну тогда бы у власти остались.
Исповедник вдруг
