перестал. Папа, я хочу, чтоб в Кресты мы с дядей Григорием пошли.
- Это невозможно, Алексей, его больше нет. Его убили. Мы сейчас с его погребения.
Коробка выпала из рук, все внутри сжалось и похолодело, в ноге проснулась старая боль.
- К-как убили? Он что, на фронт ездил?
- Нет, убивают не только на фронте.
- А, а, кто, как? Как можно его убить?! Кто?! За что?!
- За то, что мы его любили. А убили наши с тобой подданные. Граждане!
- Когда ехал сюда, ты уже знал?
- Прости, знал.
- Джойка поэтому выл?
- Да.
- А перестал почему?
- Так, панихиду отслужили, погребли, сейчас он на пути к Царству Небесному, чего же выть?
- Ты накажешь убийц, папа?
- Нет. Григорию Ефимычу это не надо. А убийцам Бог воздаст.
- И ты уверен, что надо так поступить, это Его воля?
- Да.
Царевич опустил голову. Он всегда чувствовал, что его отец имеет право говорить вот так про Божью волю.
- Но все-таки, Ники, все эти михайловичи ладно, но Элла, как она могла дать убийцам телеграмму, что она приветствует их патриотический акт? Это же невозможно!
- Совершенно верно, Аликс, дорогая, это невозможно, не было телеграммы, монахиня Елизавета, вдова убитого террористами, не может одобрить убийства. Телеграмма подстроена полицией.
- Полицией?!
- Да они мне кипы подсовывали материалов о гулянках-пьянках нашего Друга (Распутин - Н.Б.), которых не было. Приходит сигнал из полиции, что он в 'Яре' гуляет, а он в это время у меня сидит. А в 'Яре' гуляет какой-то ряженый.
- Ох, Господи, иногда мне кажется, что наша семья в таком одиночестве.
- Нет, Аликс, мы не в одиночестве, мы - в осаде.
Она со страхом посмотрела на супруга.
- А впрочем, не совсем. - Он, улыбаясь, показал на дверь. Там сидели Джой и Джемми.
- Забавная парочка, - тоже улыбаясь, сказала Царица, - особенно смешно, как она у него под брюхом бегает, не касаясь спиной брюха.
Джой лежал рядом с уже уснувшим хозяином, стерег его сон, готовясь уснуть самому и поскуливал, радуясь миру и тишине царившим в этой огромной замечательной конуре под названием Александровский дворец. Мир и тишина жили в каждом обитателе дворца, это Джой очень остро ощущал, вдруг вспыхнувшая непонятная тоска прошла, и ему казалось, что успокаивающие благие волны дворцовых мира и тишины должны накрыть собой всю землю и вся земля должна почувствовать какие замечательные у него хозяева, и порадоваться за него, английского спаниеля, живущего в русском дворце.
***
Когда иерей Афанасий вышел на улицу, его зашатало. Встречный удар бурного весеннего солнца Великой Субботы явился довеском к тому состоянию ошеломления, в котором он пребывал. Ему казалось сейчас, что на фоне солнечных лучей, бьющих по глазам, стоят те, кого он только что исповедовал, - бывший Царь и его семейство и это от них идет сияние. Сейчас до него дошло окончательно и выразилось в скороговорочной фразе испуганным шепотом:
