Питер взволнованно огляделся. Он почти каждый вечер навещал Джильберту и всякий раз, оставаясь с девушкой наедине, как сейчас, не мог избавиться от беспокоившего его ощущения, что кто-то из семьи постоянно следит за ними.
Питер как-то высказал Джильберте это предположение, но она рассмеялась.
– Зачем им подслушивать, когда они и так знают, чем мы занимаемся и о чем говорим. В конце концов, ведь наш национальный девиз: «Да здравствует любовь!»
Питер откашлялся.
– Тем не менее я считаю, что пора наконец сообщить твоим родителям о моих намерениях: я тебя люблю и хочу на тебе жениться. Тогда я буду чувствовать себя спокойнее из-за того, что мы делаем.
Джильберта от удивления широко раскрыла глаза.
– Что мы делаем? – повторила она. – А что мы делаем?
– Ну, ты же знаешь: целуемся, прикасаемся друг к другу и...
– Это лишь естественное проявление чувств при ухаживании, – сказала Джильберта, проводя рукой по внутренней стороне его бедра. – Однако мы до сих пор не сделали то, чего я жажду с тех пор, как встретила тебя... О, Питер, мы должны найти такое место, где мы будем одни. По-настоящему одни и сможем поступать, как пожелаем, и никто не будет нас сдерживать.
Питер вздохнул:
– Да, да, мне очень тяжело находиться так близко от тебя и все же недостаточно близко.
– Хорошо, я придумала! В пятницу вечером будут служить мессу по погибшим на войне. Моя семья будет присутствовать там, а я скажу, что плохо себя чувствую. Да, в пятницу вечером мы наконец будем одни! – пообещала Джильберта и прижала его руку к своей груди.
С того вечера каждая минута, отделявшая их от свидания в пятницу, казалась Питеру бесконечной. Теперь он уже не ощущал привычного возбуждения и энтузиазма, ожидая высоко в небе немецкий истребитель. Каждое боевое задание было теперь ординарным занятием. Наконец наступило утро пятницы, но Питеру казалось, что время тянется еще медленнее, чем во все предшествующие дни. «Любовь – это определенно форма безумия, – решил Питер. – Однако какая чудесная болезнь!»
За ужином Питер не мог смотреть на еду.
– Что случилось, Пит? – спросил Рикенбакер. – Нет аппетита?
– Он не болен, он просто влюблен, – поддразнил Лафбери и спросил: – Ты сегодня вечером снова встречаешься с Джильбертой?
– У меня неопределенные планы, – пробормотал Питер.
– Неопределенные планы? – Кто-то в конце стола громко расхохотался. – Черт возьми! Если бы у меня была такая аппетитная девчонка, как Джильберта, могу вас заверить, что мои планы были бы вполне определенными: залезть к ней под юбку.
Питер поднялся и, кипя от злости, вышел из палатки под дружный хохот товарищей. Больше всего юношу разозлило то, что язвительное замечание было правдой.
Залезть к ней под юбку... В течение всей прошедшей недели у него действительно не было в голове никаких иных мыслей, кроме этой.
Питер вернулся в казарму, второй раз в этот день побрился, надушился одеколоном и надел фуражку так, что козырек оказался над правой бровью. К главным воротам с грохотом подъехал грузовик, и водитель показал дежурившим военным полицейским декларацию на груз.
Один из них кивнул Питеру.
– Эта машина едет в Туле, лейтенант. Забирайтесь в кабину.
Был уже девятый час вечера, когда Питер подходил к усадьбе Буайе. Чувствуя себя преступником, он украдкой огляделся, остановился у двери и позвонил два раза. Джильберта тотчас открыла ему.
– Мой дорогой, я думала, что ты никогда не попадешь сюда, – задыхаясь, проговорила она.
– Я всю неделю от нетерпения не находил себе места, – ответил Питер.
Джильберта бросилась в его объятия, и они, тесно прижимаясь друг к другу, раскачивались взад и вперед на лестничной площадке.
– Я больше не могу ни секунды ждать, – прошептала она, часто и тяжело дыша. – Идем быстрее. – И повела его наверх.
– Мы одни? – спросил Питер. Джильберта засмеялась.
– Неужели ты думаешь, что я привела бы тебя к себе в спальню, если бы мы были не одни? – Она захлопнула дверь и закрыла ее на ключ.
– Бог мой! – воскликнул Питер. – Ты ведь не думаешь, что кто-нибудь помешает нам?
– Нет, глупый, это просто рефлекс. Ну... кто начнет первым?
– Начнет первым? – переспросил он.
– Да. Мы ведь не сможем заниматься любовью в одежде, – объяснила Джильберта.
– Конечно. – Питер смущенно переступал с ноги на ногу.
– Если ты такой застенчивый, тогда начну я. – Джильберта расстегнула строгую накрахмаленную блузку и сняла ее.
Ее обнаженные плечи и выпуклости, выступающие в вырезе над розовой сорочкой, опьянили Питера. Он
