– Знаешь, кого он мне напоминает? – застенчиво, но явно выдавая себя, спросила Сабрина. – Отца – я хочу сказать, настоящего моего отца.
– Ах вот как?
Из конюшни вылетел Донни и принялся приплясывать вокруг Равены, облизывая ее с головы до ног и поскуливая от восторга.
– Видишь, он совсем не забыл тебя.
– Толстеет. Перекармливаешь его, наверное.
– Да он у Шемрока овес ест.
Баттонз, некогда мальчишка-конюх, превратился в пожилого грума. Его рыжие кудрявые волосы изрядно поредели, но хитроватый взгляд юного эльфа остался при нем.
– Какая радость снова видеть вас, леди Равена, – заговорил он. – Ох, извините, мадам.
– Много прошло этих «вчера», Баттонз. Или прикажешь называть тебя
– Для вас я всегда Баттонз.
– Ну да, а Ирландия – всегда Ирландия. С ее изумрудно-зеленым, небесно-голубым, душистым, как трава, соленым, как морская вода, воздухом. Таким больше нигде на свете не подышишь.
Даже в Мауи, где Равене жилось лучше всего – после Ирландии.
Не по себе ей было, из головы не шли слова, сказанные Эдвардом О’Нилом:
Пять месяцев пролетели как один день. У них с Роджером восстановились те же самые платонические отношения, что поддерживались все годы после возвращения в Ричмонд. Лишь однажды за все это время они вышли за пределы простого обмена случайными репликами. Спор зашел об английской политике в Ирландии.
– Ведь даже премьер-министр ее величества выступает за самоуправление, – заметила Равена.
– Гладстон – болван!
– Английский народ думает иначе. В этом году Гладстон был переизбран на свой пост.
– Они с этим сукиным сыном Парнеллом оба изменники!
– Высокого же ты мнения о члене английского парламента, – саркастически бросила Равена.
Как-то раз Роджера не было дома несколько недель подряд, во главе полка королевских драгун он отправился «охотиться на крыс» – фениев и подпольщиков из Ирландского республиканского братства.
Вернулся он в необыкновенно приподнятом настроении, его одежда была сплошь запятнана засохшей кровью.
– Это кровь врага, – торжествующе возгласил Роджер. – Ни за что не дам стирать этот мундир, пусть таким и останется.
И он действительно настоял на своем. Окровавленный мундир стал для него боевым трофеем наподобие рогов убитого оленя, которые охотники так любят развешивать на стенах своих библиотек или кабинетов.
В конце мая Равена решилась:
– Довольно плевать в потолок. В Ричмонде полно дел. Пора собираться, Сабрина.
– Я не хочу уезжать, – заупрямилась та. – Ну пожалуйста, мама. Давай хоть дедушке дадим спокойно умереть. Врачи говорят, он и до конца лета не протянет.
– То же самое они говорили год назад, – угрюмо возразила Равена.
– Но на сей раз они правы, – вмешался Роджер. – Жестоко в такой момент оставлять его одного.
– Какая трогательная забота. Но только оба мы прекрасно понимаем, что, когда его не станет, предлогом будет здоровье твоей матери.
– Вот что я тебе предлагаю, – прервал ее Роджер. – Как только отец умрет, ты отправишься в Штаты, и мама поедет с тобой.
– Что? Твоя мать согласится уехать из Ирландии?
– Да, ей и так уже невмоготу от всего этого кровопролития и насилия. Она только рада будет возможности уехать отсюда. Особенно с Сабриной. Я не шучу. Не пройдет и полугода, как этот проклятый остров взлетит на воздух, словно бочка с порохом.
– Что ж, будь по-твоему. Мы с Сабриной не уедем до тех самых пор, пока… даже выговорить не могу. Получается, будто мы желаем ему смерти.
В ту ночь Равена никак не могла уснуть. Мысли метались как белка в колесе. Она раздраженно вскочила и вышла на балкон. Ночь была великолепна. Светила полная луна – сияющий золотистый диск, цепляющийся, казалось, прямо за верхушки деревьев. Но даже и ее свет не затмевал ярко горящих звезд. Равена отыскала алмазный пояс Ориона; Венеру, которая отсюда сама казалась маленькой луной; ковш Большой Медведицы; Кассиопею, раскачивающуюся в своем звездном кресле.
