Бумажный грааль

– Говард хочет знать, – напрямую спросила Сильвия, – сохранился ли у вас этот рисунок, мистер Джиммерс, и готовы ли вы его предоставить?

Джиммерс широко улыбнулся и, глянув на Сильвию, поднял бровь.

– Съешь еще кусочек этого чудесного сыра, дорогая, —: сказал он. – Положение у меня, разумеется, рискованное. Мистера Грэхема ведь так и не нашли, правда? Кто может утверждать, что он мертв? Конечно, его считают мертвым, но отсутствие тела осложняет передачу его имущества. – Он подмигнул Сильвии. – А без железной уверенности, что он мертв, как я могу раздавать его вещи? Не важно, какие бы – возможно, подложные – письма мне ни привозили. – Он поднял руку, останавливая возражения Говарда. – В мире полно ужасных людей, которые были бы вне себя от счастья, что одурачили мистера Джиммерса и прибрали к рукам этот диковинный… эээ… рисунок, как вы его называете. Почему вы решили, что это Хокусаи?

– А разве нет? – спросил Говард.

– Конечно, нет. Поняли в чем проблема, правда? Вы ведь в потемках бродите, так? Понятия не имеете, чего хотите. Знаете только, что хотите. Но есть ли у вас основания? Вот в чем вопрос?

– Выходит, письмо, подписанное Грэхемом, для вас ничего не значит?

– Напротив, мой мальчик. Значит – и очень многое. Оно означает, что вы вполне можете быть тем самым человеком, который сейчас или в самом ближайшем будущем станет обладателем ценного предмета, который мы обсуждаем. Но в данный момент вы не тот человек. Желаемое – не обязательно действительное, но вполне может им стать. Я ясно выразился? – Мистер Джиммерс с довольным видом откусил от сандвича краешек, словно мог насытиться и парой крошек. – Жаль, что не могу предложить вам ничего на десерт, – с сожалением сказал он. – У меня где-то был целый пакет шандровых леденцов. Но никак не вспомню где. Уже почти год его не видел. Изготовлены из дикого шандра ребятами с «Солнечной ягоды».

– Все в порядке, не надо, – поспешил сказать Говард.

– Не в порядке, не все. Я стал настоящей Матушкой Хаббард[9]

Гостям предложить нечего. Но вы ведь первые, кто в последние годы ко мне приехал. Обещаю, в следующий раз припасу что-нибудь вкусненькое. Я пристрастился к сандвичам: консервированные спагетти на белом хлебе высшего сорта. Никаких изысков: просто хлеб, маргарин и спагетти – консервированные спагетти. Не важно, по сути, какой марки.

Вот так тема рисунка всплыла и снова канула всего за минуту, погребенная под сандвичем со спагетти мистера Джиммерса. Он почти пообещал что-то, но Говард не мог понять – что. Что он такое сказал? Говард вполне может быть «тем человеком» – будто мистер Джиммерс ждал не просто кого-то c письмом на право получения, а кого-то, кто знал бы разгадку, или саму загадку, или какой-то пароль.

– Так вот о рисунке, – сказал Говард. – Ваши колебания мне понятны, и мне очень неприятно вам надоедать. Проблема в том, что мне не хотелось бы на вас давить, но у меня есть письмо от мистера Грэхема, которое я считают абсолютно подлинным, и…

– В этом я не сомневаюсь, – прервал его мистер Джиммерс. – Абсолютно подлинное. Можно мне еще раз на него взглянуть?

– Конечно. – Вынув из куртки письмо, Говард отдал его Джиммерсу.

Мистер Джиммерс какое-то время поизучал письмо, кивая и прищуриваясь, а потом резко разорвал на клочки, которые бросил через плечо.

– Подождите! – вскочил со стула Говард. Но было уже поздно: на полу белели обрывки. Он снова сел, не в силах закрыть рот от изумления. Сильвия едва заметно улыбалась, будто считала все происходящее забавным, но не решалась рассмеяться вслух.

– Теперь у вас на один листок бумаги меньше, а значит, меньше и забот, – сказал мистер Джиммерс. – Избегайте фокусировать вашу энергию на мусоре. Для вас бумажка никакой ценности не представляла. Письмо должно было лишь вызвать вас сюда, вот и все. Это дело не для музея. Тут нечто большее. Вам не нужно письмо на право получения, как вы выражаетесь. Вы всем надоели со своим письмом на право получения. Всех от него тошнит. Помните Священное Писание? «Все откроется, когда придет полнота времени». – Тут он снова поднял руку, словно чтобы помешать Говарду ответить. – Понимаете, «когда придет полнота времени»? – Коснувшись салфеткой губ, он продолжил: – Идемте. Я покажу вам кое-что примечательное, и это кое-что принесет вам безмерное облегчение. – Теперь он подмигнул Говарду, точно собирался открыть своим гостям какой-то секрет, и Говард с Сильвией направились вслед за ним в гостиную с камином, огонь в котором, хотя и был разожжен, умирал на горке углей. Бросив в камин пригоршню бурых пихтовых иголок, Джиммерс подул на них и положил сверху несколько кедровых полешек, которые тут же вспыхнули и стали потрескивать и щелкать, осветив небольшое пространство вокруг очага.

Мистер Джиммерс с минуту постоял, прислушиваясь, подошел на цыпочках сперва к одной двери, потом к другой, вновь прислушался, стоя у каждой из них, после чего, приложив палец к губам, осторожно выдвинул из облицовки камина кирпич, засунул в отверстие руку и достал аккуратно сложенный лист бумаги.

У Говарда перехватило дыхание. Вот он, все там же, в своем тайнике, но уже без футляра. Кивнув Говарду, мистер Джиммерс не дрогнувшей рукой развернул лист.

– Второго такого на всем белом свете нет, – прошептал он. – И никогда не будет.

Сквозь бумагу просвечивали чернильные линии.

– Что скажете? – спросил мистер Джиммерс, держа лист так, что сквозь него светился огонь. Переплетение линий казалось почти копией на ксероксе – тени складок, а вовсе не реальные складки. Работа очень тонкая, рисовая бумага пожелтела от времени и обтрепалась по краям.

– Это, – сказал, указывая на силуэты, мистер Джиммерс, – цветущий посох. А вот эти должны изображать тайные ключи. Вот тот – чаша, вот этот – монета, а этот – дерево у реки. Если дважды сложить лист пополам, что получится? – Он сложил лист дважды. – Разбитое яйцо. А теперь смотрите.

Он снова сложил рисунок: сперва свернул лист, потом свел руки вместе, так что средняя треть исчезла за двумя внешними, затем вывернул в ромб и подогнул верхний угол. Словно по волшебству сломанные части скорлупы вновь стали единым целым, а случайные пятна, линии и тени сложились на восстановленном яйце в лицо. Яйцо сидело на суку дерева у реки, пальцами держало посох, а его тоненькие ручки вытянулись