– Хочу все-таки заглянуть в сарай. Я быстро. Сильвия кивнула, будто это следует сделать, лишь бы Говард и ее отец наконец успокоились.
– Ловлю тебя на слове, – сказала она. – Я пока вернусь в дом и составлю компанию мистеру Джиммерсу. Если он проснется, я покричу, чтобы ты знал, что он встал.
– Хорошо. – Говард покрутил на пальце веревочку с ключом. – Всего минутку.
– Подожди, – сказала она. – Сперва хочу тебе кое-что показать. Оно тут многие годы.
Она первой пошла через бурые, по пояс, сорняки к трем одиноким кипарисам, тесно прижавшимся друг к другу на полпути к шоссе. В образованном стволами треугольнике стояло маленькое капище клейщиков, очень похожее на то, которое построили в лесу возле домика Грэхема. И это тоже было сложено из старого хлама: пузырьки из-под духов, обломки керамической плитки, деревянные домино, старый ржавый ворот от удочки, латунная дверная ручка. Рамкой служили два выгнутых автомобильных бампера, проржавевших настолько, что казались почти кружевными.
– Оно здесь, сколько я себя помню, – сказала Сильвия. – Они только добавляют новые предметы и меняют местами старые.
– Похожее есть в лесу за вашим домом. Она кивнула.
– То новое. Оно появилось в тот день, когда отец перевез старика в летний домик. Предполагалось, что никто не знает, где он. Но они узнали.
– Знаешь, что я в том, лесном, нашел? Ты ушам своим не поверишь. Мое пресс-папье встроено в него у всех на виду.
– И ты его забрал? Говард покачал головой.
– Оно там и так в сохранности. Если уж на то пошло, у меня было такое чувство, что его использовали во благо. Не спрашивай почему.
– Только не я. Но забавно, какие чудеса Говард Бартон учится принимать на веру. Что дальше? Членство в «Обществе Плодовитого Созвездия»?
– Дальше приключение в жестяном гараже.
– Ты уверен?
– Слишком удачная возможность, чтобы ее упустить. Они пробрались через сорняки назад к тропинке и вдоль обрыва вышли к задней стене дома. Сильвия его обогнула и вскоре скрылась за зарослями ежевики.
Там, где вырастала из утеса задняя стена дома, имелась только узкая полочка в обрывавшейся круто вниз скале. Высоко вверху было окно чердака, на котором Говард провел ночь в кресле. Он обнаружил, что по узкому уступу можно перебраться вдоль стены – если только вниз не смотреть. Камни в кладке были неотесанные, известка выветрилась, так что было за что уцепиться пальцами. И кто-то – в незапамятные времена – залил в цемент на камнях железные перила, чтобы никто не свалился через край. Но один конец перил проржавел, и теперь прут висел бесполезно в сотнях футов над водой. Даже бывалому скалолазу невозможно было бы сползти по мокрому и замшелому сланцу на пляж.
Благополучно перебравшись на луг, он поспешил мимо свеклы мистера Джиммерса к жестяному гаражу и, только спрятавшись за ним, выглянул из-за угла посмотреть на дом. С виду все спокойно. Была, разумеется, вероятность, что это снова коварство мистера Джиммерса, что он вовсе не заснул, а дает Говарду шанс выдать себя, но у Сильвии было время вернуться в гостиную, никто не кричал…
Затаившись у угла сарая, он бросил последний взгляд. Потом на корточках, как краб, пробрался к запертым раздвижным дверям. Ключ вошел как по маслу, замок открылся без труда, словно внутри был скользким от графитной крошки. Мгновение спустя Говард осторожно вынул дужку из петель, дернул дверцу, и та, издав протестующий визг, сдвинулась, дребезжа, на несколько дюймов, а потом застряла намертво. Он толкнул противоположную дверцу на сей раз внизу, жалея что у него нет при себе машинного масла, чтобы полить им паз, и ожидая в любую минуту услышать вопль Сильвии.
Створка сдвинулась еще немного, и внезапно отверстие расширилось настолько, чтобы в него можно стало проскользнуть. Памятуя о приключении в музее привидений, Говард забрал с собой навесной замок и, втянув живот, протиснулся внутрь, после чего тут же подвинул створку на место, оставив только щелочку в палец толщиной, чтобы впустить немного света.
Свет пробивался и из-под ската крыши, поэтому его хватало, чтобы различить странный механизм Джиммерса. Построен он был из дерева, латуни, меди и кожи – без сомнения, плод викторианской эпохи, созданный на заре Промышленной революции. Тут были педали и аппарат с органными трубками возле большого широкого колеса со спицами, точно от швейной машины-переростка. На вершине восседала волнистая с виду линза. Во всем аппарате было своего рода сказочное волшебство в духе Румпельстилскина[10], представление деревенского сапожника о том, как должна выглядеть «машина». На деревянной раме была вырезана одна единственная фраза, и читалась она просто: «Гильдия Святого Георгия, 1872».
Опять Раскин, сказал самому себе Говард, покачиваясь на каблуках и сосредоточенно щурясь. То, что обреченную на поражение «Гильдию Святого Георгия» создал Раскин, ровным счетом ничего не сказало ему о самой машине. Но название гильдии наводило на размышления, и внезапно ему пришел на ум их с Сильвией разговор всего пять минут назад. Как так получается, что она видит его и его желания много яснее, чем видит их он сам?
Вот вам, пожалуйста, он прячется в жестяном гараже мистера Джиммерса, превращает невинные артефакты в тайны чистой воды в духе Джиммерса и дядюшки Роя. Он заразился, в этом сомнений нет. Но сознание этого нисколько не помогало. С почти беспомощным любопытством он протянул руку и крутанул латунное колесо. Оно повернулось без усилий, без трения, словно теперь, когда его запустили, и не собиралось останавливаться.
Внезапно характер света неуловимо изменился. Теперь от линзы наверху машины исходило тусклое свечение. Говард крутанул колесо быстрее, и свет стал ярче. Колесо жужжало, вращаясь на оси, и Говард какое-то мгновение разрывался между двумя противоречивыми желаниями: остановить колесо, пока еще не поздно прекратить то, что вот-вот случится, и увидеть все до конца, заглянуть в сердце какой-то неведомой, основополагающей тайны. Он оставил колесо вращаться. Гудение переросло в жужжание, потом в тихое бормотание, словно в гараже вдруг разом заговорили возбужденно десятки механических человечков.
В воздухе над машиной материализовался слабый белесый туман. Частицы кружились в нем, как пылинки в солнечном луче. Гараж сотрясали вибрации, и, раскачиваясь на пружинах, машина начала биться
