— Что случилось? Она в порядке?
— Да с ней все нормально, — смеется Сэм, — но в комнате у Даники на полу лежит мертвая коричневая мышка. Твоя кошка откусила голову у нашей мышки.
— Хвостик тоненький, как веревочка.
— Той самой мыши? Легендарной мыши, на которую уже полгода ставят?
— А что случается, когда все проигрывают? Никто же не угадал. Кому платить?
— Да о чем вы? — сердится Даника. — Мне-то что теперь делать? Кошка так на меня и пялится, вся пасть в крови. Загубила небось сотни мышек и птичек. Так и вижу: они идут строем прямо к ней в рот, как в том старом мультфильме. Она теперь меня нацелилась съесть.
— Погладь ее, — советует Сэм. — Зверюга принесла тебе подарочек и хочет поощрения.
— Ты моя маленькая кошка-убийца, — довольно воркует Даника.
— Что она делает?
— Мурлычет! Хорошая киса. Кто у нас страшное чудовище? Правильно, ты! Тигpa моя маленькая, злобная тигра! Да.
— Даника, ты что? — Мой сосед уже заикается от смеха.
— А ей нравится, только послушай, как урчит!
— Не мне тебе говорить, но кошки человеческого языка не понимают.
— Кто знает? — отзываюсь я. — Может, она все понимает, потому и урчит.
— Как скажешь, старик. Так что с деньгами?
— Либо оставляем все себе, либо ищем новую мышь.
— Первый вариант.
Доезжаю до дома, отстегиваю деда и хорошенько его встряхиваю. Никакого эффекта. Бью по щекам со всей силы, старик стонет и приоткрывает один глаз.
— Мэри?
Жуть-то какая. Так звали бабушку, а она умерла много лет назад.
— Держись за меня.
Ноги у него подгибаются, идти совсем не может. Медленно, медленно. Тащу его в ванную и сгружаю прямо на кафельный пол. Смешиваю перекись водорода с водой.
Деда выворачивает. Хоть для чего-то уоллингфордовские уроки химии сгодились. Интересно, Уортон оценил бы мои познания?
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
— Эй, просыпайся!
Моргаю спросонья.
— Спишь как убитый. — Над диваном склонился Филип.
— Убитые не храпят, — морщится Баррон. — Хорошо ты тут все вычистил, такого порядка отродясь не припомню.
Горло сжимает, словно в тисках, я задыхаюсь от ужаса.
Возле кресла, в котором развалился дед, стоит грязное ведро. Его сильно рвало вчера, но в конце концов он пришел в себя и заснул спокойно, в здравом уме и трезвой памяти. Неужели сейчас ничего не слышит?
— Что вы ему дали? — Вылезаю из-под пледа. — С ним все будет в порядке, — обещает Филип. — К утру пройдет.
Дедушка вроде дышит ровно. Один глаз приоткрылся на секунду, или только показалось?
— Ты каждый раз психуешь, — бормочет Баррон, — а мы каждый раз убеждаем тебя, что все в порядке. Да что ему будет? Волноваться незачем.
— Оставь Касселя в покое, семья прежде всего.
— Именно поэтому волноваться и незачем, — смеется тот. — И старый и малый — обо всех позаботимся. Поторопись, пацан, Антон ждать не любит.
Что мне остается? Натягиваю джинсы и толстовку.
Они так спокойны, уверены в себе. Заторможенный мозг работает с трудом. Что там говорил Баррон? Получается, все происходит не в первый раз, меня уже забирали вот так, посреди ночи, отсюда, а может, даже из общежития, а я не помню ни черта. Только не паниковать. А раньше я спокойно реагировал?
Надеваю ботинки, от страха и прилива адреналина руки так трясутся, что пальцы в перчатки удается просунуть лишь со второй попытки. Как раз завязываю шнурки, когда Филип говорит:
— Проверим-ка твои карманы. Что?
— Выверни их, — вздыхает брат. Послушно выворачиваю карманы, вспоминая про зашитые под кожу маленькие черные камешки. Филип прощупывает швы, обыскивает меня с ног до головы. Руки непроизвольно сжимаются в кулаки. Едва сдерживаюсь, чтобы не ударить его со всей силы.
— Что-то потерял? Ищешь мятные леденцы?
— Просто нам надо знать, что у тебя есть.
От возбуждения я полностью проснулся и не чувствую никакой усталости, только злость. Баррон протягивает руку. Без перчатки.
— Не тронь! — отшатываюсь прочь.
Забавно, я машинально перехожу на шепот, мнe даже в голову не приходит закричать или позвать на помощь. «Это семейное дело, не выноси сор из избы», — твердит идиотский внутренний голос.
— Ладно, ладно, — примирительно поднимает руки Баррон, — но это не шутки. Старые воспоминания окончательно вернутся только через несколько минут. Не забывай: мы с тобой на одной стороне, в одной лодке.
Так они уже поработали надо мной, пока я спал! Дышу часто и отрывисто, чтобы справиться с нахлынувшим ужасом. Инстинкт нашептывает: «Немедленно беги отсюда, от них». Вместо этого киваю: нужно выиграть время. Я ведь понятия не имею, что должен вспомнить.
Баррон надевает перчатки, сгибает и разгибает пальцы.
Голые руки. Значит, не Антон ворует воспоминания и не Филип за всем этим стоит.
Баррон. Никто над ним не работал и не стирал ему память, его обычная рассеянность — вовсе не рассеянность. Он забирает воспоминания у других — у меня, у Мауры, бог знает у кого еще — и при этом теряет собственные. Из-за отдачи. Почему я думал, что он мастер удачи? Я же не могу припомнить ни одного случая, когда он колдовал, просто знаю, и все, непонятно откуда.
И если сконцентрироваться, «знание» начинает расплываться и таять. Подделка.
— Готов?
Встаю, ноги едва слушаются. Одно дело — подозрения, и совсем другое — смотреть в лицо брату, который только что над тобой поработал. Уговариваю сам себя: «Ты лучший в семье мошенник. Ты замечательно врешь, притворись спокойным, соберись».
Но часть меня воет от страха и судорожно мечется в поисках поддельных воспоминаний. Их невозможно отследить, но я не могу остановиться — перебираю в уме последние несколько дней, недель, лет. Где здесь черные дыры? Несовпадения?
Что именно Баррон поменял в моей голове? От очередного приступа паники руки холодеют, как в лихорадке.
Тихо спускаемся с крыльца, перед домом припаркован «мерседес» с выключенными фарами, приглушенно урчит мотор, за рулем Антон. Он немного постарел, и над верхней губой появился шрам — хорошее дополнение к ожерелью на шее.
— Почему так долго?
Племянник Захарова прикуривает сигарету и выбрасывает спичку в окно. Баррон усаживается рядом со мной на заднее сиденье.
— А куда спешить? Вся ночь впереди. У пацана с утра занятий не будет.
Ерошит мне волосы, а я уворачиваюсь. Точь-в-точь семейная прогулка. Нелепая ассоциация. Филип
