лорда-мэра, пересекли пустынную площадь перед Королевской биржей и направились вниз по Фенчерч- стрит неподалеку от Тауэра, смутно возвышавшегося в дымных сумерках.
Все это Джонс помнил очень хорошо, ему казалось, что именно ясное ощущение цели так сокращало расстояние. Но только когда Тауэр остался позади и они свернули на север, он начал замечать, что все сильно изменилось и они вдруг оказались в местности, освещаемой только звездами, где было мало домов и начинались луга и поля. По мере того как его глубинное сознание все более брало верх над будничными событиями, исчезало чувство усталости, и он понимал, что передвигается в неких сферах, скрытых за занавесом причинных связей, что не обманывается более своими ощущениями и освободился от нелепой околдованности пространством и временем, а потому не особенно удивился, когда, обернувшись, увидел, что его спутник изменился — сбросив свое пальто и черную шляпу, он теперь передвигался
На короткое мгновение Джонс увидел его высоким, как дерево, разросшимся в пространстве, подобно огромной тени — туманной, с зыбкими контурами, — сопровождаемой звуком, похожим на шелест крыльев во тьме; но стоило ему остановиться, потому что сердце его сжалось от страха, как тот вновь принял свои обычные формы, и Джонс отчетливо разглядел уже знакомую фигуру на фоне зеленеющих полей.
Затем секретарь увидел, как его спутник ощупывает свое лицо, и вот уже черная борода куда-то пропала…
— Так вы все-таки Торп! — проговорил Джонс, нисколько не удивившись.
Они стояли друг против друга на пустынной аллее, под закрывавшими звезды кронами деревьев, в ветвях которых слышались печальные вздохи.
— Да, я Торп, — ответил голос, звучавший, как шелест ветра. — И я явился из нашего далекого прошлого, чтобы помочь вам, ибо мой долг перед вами огромен и в этой жизни у меня было мало шансов его оплатить.
Джоне тут же вспомнил, как добр был к нему этот человек, и теплая волна любви нахлынула на него при мысли о друге, рядом с которым его душа, возможно, на протяжении многих веков шествовала таинственным путем духовной эволюции.
— Помочь мне? Сейчас?.. — прошептал Джонс.
— Вы поймете меня, как только проникните в свою настоящую память и припомните, какой огромный долг я обязан вам отдать за верность и добро в давно минувшие дни, — тихо, подобно вздоху ветра, ответил его собеседник.
— Между нами не может стоять вопрос о
Он запомнил принесенные ему ветром ответ и улыбку, озарившую на мгновенье суровые черты его забытого друга.
— Речь идет не о долгах, конечно, но о большой для меня чести.
Джонс почувствовал, как его сердце рванулось из груди навстречу этому человеку, навстречу испытанному веками и оставшемуся верным другу. Он сделал попытку взять его за руку. Но тот, словно сотканный из тумана, ускользнул, на мгновение у клерка все поплыло перед глазами, как будто зрение ему вдруг изменило.
— Так вы мертвы? — едва слышно вымолвил он с дрожью в голосе.
— Пять лет тому назад я оставил тело, которое вы знали, — ответил Торп. — Раньше я пытался помогать вам интуитивно, не будучи уверенным, что опознал вас. Но теперь я могу сделать для вас гораздо больше.
Ощущая ужас предчувствия и со страхом в душе, секретарь начинал что-то понимать.
— Это имеет отношение к…
— …к вашим прошлым делам с менеджером… — тихо закончил за него Торп, а усилившийся ветер, громко зашелестев в листве, унес конец фразы.
Память Джонса, которая лишь начинала пробуждаться в глубинных пластах сознания, вдруг внезапно, как по мановению волшебной палочки, померкла, и он пошел за своим спутником через поля, по пропитанным ароматами лугам, вдыхая настоянный сладкими запахами прохладный воздух. Так они подошли к большому мрачному дому, одиноко стоящему на краю леса. Дом казался необитаемым, окна были плотно занавешены черным, и клерк, глядя на здание, почувствовал такую ни с чем не сравнимую тоску, что у него защипало в глазах и он готов был разрыдаться.
Ключ повернулся в замке с резким скрежетом, дверь распахнулась в высокую залу, и они услышали беспорядочные шорохи и шепот, как будто навстречу им вышло множество людей. Казалось, пространство было наполнено какими-то туманными формами, которые плавно перетекали одна в другую, Джонс почти видел воздетые руки и смутные очертания полузнакомых лиц, которые необходимо было узнать. В сердце его, задавленном тяжестью нахлынувших воспоминаний, словно раскручивалась какая-то много веков неподвижная пружина.
Они шли по анфиладе, а позади с приглушенным стуком закрывались двери и тени словно отступали в глубь дома и таяли, забирая с собой все эти руки и лица. Снаружи гудел ветер, и его завывания сливались с глубокими вздохами, наполнявшими дом подобно шуму волн; а когда Джонс и его спутник поднялись по широкой лестнице и пошли под сводами комнат с похожими на стволы деревьев колоннами, он понял, что здесь, слой за слоем, копились воспоминания о его собственном далеком прошлом.
— Это обитель прошлого, — прошептал где-то рядом Торп, когда они тихо переходили из комнаты в комнату. — Обитать вашего прошлого. От подвалов до чердака она полна воспоминаний о ваших датах, думах и чувствах, начиная с самых ранних стадий вашей эволюции и до сего дня. Обитель поднимается почти до облаков, а в длину достигает середины леса, который вы видели, однако самые дальние ее помещения населены бесчисленными призраками эпох столь далеких, что, даже если нам и удастся их разбудить, все равно вы их уже не вспомните. И все же настанет день, когда они предъявят вам свои права, и вам придется их узнать и держать перед ними ответ — им не знать покоя, пока они вновь не оживут в вас и не добьются окончательной справедливости. А сейчас следуйте за мной, и вы встретитесь с тем особым воспоминанием, к которому мне дозволено вас сопровождать, ибо вам надлежит узнать, какая огромная сила действует в вашей нынешней жизни; и тогда, в зависимости от степени вашего совершенства, вы либо поднимете меч правосудия, либо возвыситесь до великого всепрощения.
Льдинки возбуждения покалывали содрогающееся сердце клерка, когда, следуя за своим спутником, он слышал доносившиеся и сверху, и снизу, и из самых отдаленных помещений движения и вздохи сонмов спящих. В неподвижном воздухе они звучали, как аккорды натянутых в самом основании дома струн.
Пробравшись крадучись между огромных колонн, поднявшись по изгибам лестницы и пройдя несколько темных коридоров и холлов, Джонс и его спутник остановились наконец перед маленьком дверью под низким сводом, где тени были особенно густыми.
— Не отходите от меня и помните: вы не должны издать ни звука, — прошептал провожатый Джонса; обернувшись, чтобы ответить, клерк увидел, что лицо его посуровело и, став вдруг необычайно бледным, как будто даже слегка светилось во тьме.
Переступив порог, они погрузились в кромешную тьму, но постепенно Джонс стал различать в дальнем углу слабый красноватый свет, ему даже привиделись какие-то фигуры, занятые неведомым действом.
— Теперь смотрите! — прошептал Торп, когда они, прижавшись к стене, стали ждать. — Но не забудьте — надо хранить полное молчание. Это сцена пытки.
Неожиданно Джонса охватил такой страх, что у него задрожали колени, хотелось повернуться и убежать, однако какая-то беспощадная сила держала его, делая побег невозможным. Не сводя глаз с красных отблесков, он осел у стены на пол и стал ждать.
Фигуры, освещенные собственным тусклым мерцанием, не распространявшимся на тьму вокруг, двигались все быстрее, вскоре Джонс услышал негромкое клацанье цепей и чьи-то мучительные стоны. Послышался звук закрывающейся двери, после чего Джонс видел лишь одну фигуру — обнаженного старика, прикованного цепями к какой-то металлической конструкции на полу. Джонс, не отрываясь, смотрел, и вдруг его память встрепенулась от ужаса — лицо старика и его седая борода показались ему знакомыми, как будто он видел их не далее как вчера.
Другие фигуры исчезли, и старик стал центром кошмарной картины. Медленно, с душераздирающими стонами, по мере того как тлеющие угли разгорались в ровное пламя, старческое тело выгибалось,