расплакаться.
— Скажи толком!
Прежний гимназист «Петька» был перед ним, — все тот же, блудливый и трусливый, точно кот, — испугавшийся вынутого им жребия — насолить учителю Перновскому.
Жалости Теркин к нему не почувствовал, хотя дело шло, вероятно, о чем-нибудь поважнее перехвата тысячи рублей.
— Ведь мы товарищи! — Зверев взглядывал на него красными глазами, уже полными слез. — Вместе из гимназии выгнаны…
— Ну, об этом тебе бы можно и не упоминать.
— Я тебя не выдавал!.. Ты хочешь сказать, что за меня сцепился с Трошкой… На это твоя добрая воля была!.. Вася! Так не хорошо!.. Не по-товарищески!.. Что тебе стоит? Ты теперь в миллионных делах… стр.385
— Чужих, не собственных.
— Спаси!.. — воскликнул Зверев и опустился на кушетку.
— Хапнул н/ешто? — почти шепотом спросил Теркин. -
Сядь… Расскажи, говорят тебе, толком. Дура голова!
Это товарищеское ругательство: 'дура голова' — вылетело у Теркина тем же звуком его превосходства над «Петькой», как бывало в гимназии.
— Что ж ты… пытать меня хочешь? — хныкающим фальцетом отозвался Зверев, присаживаясь на край кушетки. — Удовольствие тебе разве доставит — знать всю подноготную? Ты протяни руку, не дай товарищу дойти до… понимаешь, до чего?
— Это все, брат, разводы. Одно дело — беда, другое — залезание в сундук. Я ведь про тебя ничего не знаю… какие у тебя средства были, как ты с ними обошелся, на что проживал и сколько… У родителей-то, кажется, хорошее состояние было?
— Мало ли что было!.. И теперь у меня и усадьба, и запашка есть, и луга, и завод.
— Какой?
— Винокуренный.
— Лесная дача есть?
— Есть… Только это все…
— Разумеется, в залоге?
— У кого же не в залоге?
— Пытать я тебя не желаю, любезный друг. Но и в прятышки тебе, Петр Аполлосович, не полагается играть со мною. Должно быть, по твоей должности…
— А просто разве нельзя зарваться? — крикнул Зверев и вскинул руками. — Ну, да! жил широко.
— В этой дыре?
— И в этой дыре… у себя в деревне… в губернии, за границей…
— Ты женат?
— Еще бы!
Тут он рассказал Теркину про свою женитьбу на «разводке», и сколько ему это стоило, и сколько они вдвоем прожили в каких-нибудь три-четыре года, особенно с тех пор, как он попал в предводители. Жена его в ту минуту была в имении… Но до полного признания он все еще не доходил. Он как будто забыл уже, с чего начал. стр.386
— Как же тебя спасать? — спросил Теркин, прохаживаясь по кабинету. — Проценты в банк внести?.. Или по векселям?.. И сколько?..
Зверев одним духом крикнул:
— Что тебе стоит сорок тысяч каких-нибудь?
— Сорок тысяч! — подхватил Теркин. — Так, здорово живешь… Во-первых, милый друг, если бы у меня в настоящий момент были собственные сорок тысяч свободных, я бы им нашел употребление… Я кредитом держусь, а не капиталом.
— Ты имение сам хочешь купить, сейчас говорил…
— Наличных у меня нет… На компанейские деньги, быть может, приобрету кое-что… Так за них придется платить каждый год…
— В твоих руках не десятки, а сотни тысяч! Для себя можно перехватить, а товарища спасти — нельзя. Эх, брат Теркин! Понимаю я тебя, вижу насквозь. Хочешь придавить нашего брата: пусть, мол, допрежь передо мной попрыгает, а мы поломаемся! У разночинца поваляйся в ногах! Понимаю!..
Он — весь красный — брыкал слюнявыми губами, хотел встать и заходить по комнате, но боль в щиколке заставила опять прилечь на кушетку.
— Вздор все это! — строго остановил его Теркин.
Но когда Зверев начал горячиться, его товарищ также припомнил себе свое недавнее прошлое… Ведь и он пошел на сделку, и его целый год она тяготила, и только особенной удаче обязан теперь, что мог очистить себя вовремя как бы от участия в незаконном присвоении наследства.
Давно не всплывал перед ним образ Калерии… Тут и вся сцена в лесу, около дачи, промелькнула в голове… как он упал на колени, каялся… Разве он по-своему не хапнул, как вот этот Зверев?
— Не брыкайся! — сказал он мягче, борясь с чувством гадливости, почти злорадства, к этому проворовавшемуся предводителю; что тут была растрата — он не сомневался. — Позволь, брат, и мне заметить, продолжал он в том же смягченном тоне. — Коли ты меня, как товарища, просишь о спасении, то твои фанаберии-то надо припрятать… Отчего же не сказать: 'так, мол, Вася, и так — зарвался…' Нынче ведь для этого особые деликатные выражения выдуманы.
Переизрасходовал-де! Так веду? И чьи же это деньги были? стр.387
— Разные, — тихо выговорил Зверев. — Всего больше опекунских…
— Сиротских? — переспросил Теркин, и это слово опять вызвало в нем мысль о деньгах Калерии.
— Разные… Больше двадцати тысяч земских… Тоже тысяч около шести школьных…
— И школ не пощадил?
— Так ведь я не без отдачи… Ну, передержал. Каюсь!.. Но взыскания на меня все-таки не было бы… Мне следовало дополучить за перевод заклада в дворянский банк.
— Что ж ты не покрыл этими деньгами растраты?
— Другие долги были. Но все это обошлось бы… да и было покрыто.
— Как покрыто? Из-за чего же ты бьешься-то в настоящую минуту? Что это, брат? — резко воскликнул Теркин. — Ничего не поймешь у тебя!
— Ты слышал что-нибудь про наш банк?
— Слышал.
— Ну…
Зверев опустил голову и стал говорить медленно, глухо, качаясь всем туловищем.
— В прошлом году до губернского предводителя дошло… Меня вызвали… Директор/а — свои люди… Тогда банк шел в гору… вклады так и ползли… Шесть процентов платили… Выручить меня хотели… До разбирательства не дошло, до экстренного собрания там, что ли… По-товарищески поступили.
— И внесли за тебя?
— Внесли.
— Это из банковских-то денег? Ловко!.. Стало, и господ вкладчиков, не спросясь их, прихватили?
— Иначе как же? Я расписку дал.
— И только?
— Закладывать мне нечего было… Не две же шкуры с меня драть?..
— По такой расписке ты мог с прохладой выплачивать по конец живота своего.
— И все бы обошлось, Вася.
— Даже и при новом составе директоров?
— Свой же брат будет… Не случись беды…
— Здорово поймались?
— Что ж!.. Я тебе все скажу… Им теперь не уйти живыми… Прокуратура вмешалась… На вкладчиков
