Лошадь еще сильнее шарахнулась. Он повернул ее в другую сторону и только что доехал до дальнего края этой пространной колдобины, как там тоже занялось и под ногами лошади начало тлеть все сильнее и сильнее.
— Батюшка!.. Василий Иваныч.! Господь с вами! Сгорите! Сюда!
Кричал Хрящев, пеший, весь черный, в одной рубашке, с березовой обгорелой ветвью в руке. Он схватил лошадь под уздцы и сильно дернул ее. Не успела она перепрыгнуть через подъем почвы, как огненный круг замкнулся.
— Батюшка! Погибли бы! В мшару попали!
— Куда? — спросил Теркин растерянно и злобно.
— В мшару, Василий Иваныч! В такую низину… Торф тут под ногами. Сгорели бы дотла! Боже мой!
Хрящев почти плакал от радости.
— Спешьтесь вы! — упрашивал он. — Сейчас вот просека будет… А там успеют, Бог даст, окопать. Малый один толковый из Заводного. Я его в нарядчики произвел.
Теркин слез с лошади. Он очутился на полянке.
Саженях в ста видна была цепь мужиков, рывших канаву… Жар стоял сильный. Дым стлался по низу и сверху шел густым облаком, от той части заказника, где догорал сосновый лес. Но огонь заворачивал в сторону от них, дышать еще было не так тяжко.
— Ах, ручейка нет! — заговорил Хрящев, подсаживаясь на корточках к Теркину. — Умыться бы вам… родной! стр.480
Эта заботливость проняла Теркина. Он сейчас вспомнил, что ведь Хрящев спас его, пять минут назад.
— Антон Пантелеич! — Голос Теркина дрогнул. Без вас я б в мшаре-то погиб!
— На все произволение Божие!
— А небось ни один вон из тех православных не стал бы меня спасать. Ну, скажите, — голос его становился все нервнее, — вы, кому лес дороже не меньше, чем мне… разве они не скоты? Как они вчера повели себя?.. Только на деньги и позарились! А чтобы у них у самих на душе защемило, чтобы жалость их взяла — как бы не так! Гори, паря! По целковому — рублю получил — и похаживает себе вдоль опушки да лапкой помахивает, точно от мух… А чуть мы с вами отвернемся, так спину себе чешет. Один подлец даже курить начал. Я его чуть самого в огонь не бросил! Скоты! Скоты!
Непробудные!
Он не совладал с чувством и глухо зарыдал… Старая неприязнь к крестьянскому миру всплыла в нем и перемешалась с жалостью к тому лесному добру, что уже стлело, и к тому, что может еще погибнуть.
Раза два всхлипнул он и потом тихо заплакал.
— Самый-то лучший край отхватило!.. — силился он выговорить. — Сосны в два обхвата!.. Отстоял от дворянской распусты, так огонь донял. Да и огонь-то откуда? От завода Петьки Зверева… Он мог его и поджечь!
Страховую премию получит. Он теперь и на это способен.
И опять вернулся он к мужикам.
— Вон как копаются! Грядки под репу отбивают, как бывало на барском огороде. Словно мухи пьяные!.. Эх!..
Слезы он обтер рукавом и сосредоточенно и гневно поглядел еще раз в ту сторону, где работали мужики.
— Василий Иваныч, — особенно тихо, точно на исповеди, заговорил Хрящев, наклонившись к нему и держа за повод лошадь, — не судите так горько. Мужик обижен лесом. Поспрошайте — здесь такие богатства, а чьи? Казна, барин, купец, а у общины что? На дровенки осины нет, не то что строевого заказника… В нем эта обида, Василий Иваныч, засела, стр.481 все равно что наследственный недуг. Она его делает равнодушным, а не другое что. Чувство ваше понимаю.
Но не хочу лукавить перед вами. Надо и им простить.
Ничего не возражал Теркин. Простые, полные задушевности слова лесовода отрезвили его. Ему стало стыдно за себя. Хрящев указал на истинную причину того, что его возмутило до слез. Он радеет о родных богатствах… А кому ими пользоваться, хоть чуточку, хоть на свою немудрую потребу?.. Разве не народу?
Он быстро поднялся, нагнулся над Хрящевым, положил ему руку на лысую и влажную голову, всю засыпанную пеплом и черную, точно сажа.
— Спасибо, Антон Пантелеич! Это так!.. А все-таки надо их пришпорить.
— Все кончено!.. Верьте слову, дальше не пойдет огонь… Выхватило сотню-другую десятин. Дело наживное. Была бы только голова на месте да душа не теряла своего закона. Оставим лошадь здесь, стреножим ее. Сюда огонь не дойдет. Верьте слову!
— Верю! — вскричал Теркин и — не выдержал — поцеловал своего лесовода.
XXXVII
— Ты должна это сделать для отца твоего. Его приятель и сослуживец в таком положении. Ты хоть каплю имей дворянского чувства.
Павла Захаровна пропускала эти слова с усилием сквозь свои тонкие синеватые губы и под конец злобно усмехнулась.
Саню призвали в гостиную. В кресле сидела старшая тетка; младшая, с простовато-сладким выражением своего лоснящегося лица, присела на угол одного из длинных мягких диванов, обитых старинным ситцем.
С полчаса уже старшая тетка говорит Сане, настраивает на то, чтобы она подействовала на своего жениха. Когда ее позвали, она испугалась, думая — не вышло ли чего- нибудь? Вдруг как ее обручение нарушено? Отец в последние дни ходил хмурый и важный, все стр.482 молчал, а потом заговорил, что надо торопиться поправкой дома в той усадьбе, чтобы тотчас после их свадьбы переехать. Тетка Павла поддакивала ему и даже находила, что будет гораздо приличнее для Черносошных перебраться до свадьбы, а не справлять ее в чужом доме, где их держат теперь точно на хлебах из милости!
Василий Иваныч после пожара два раза ездил в губернский город и дальше по Волге за Нижний; писал с дороги, но очень маленькие письма и чаще посылал телеграммы. Вчера он только что вернулся и опять уехал в уездный город. К обеду должен быть домой.
Она так испугалась, что в первые минуты даже не понимала хорошенько, о чем говорит тетка Павла.
Теперь поняла. Предводителя Зверева посадили в острог. Его обвиняют в поджоге завода для получения страховой премии. 'Вася', — она про себя так зовет
Теркина, — уже знал об этом и сказал ей перед второй своей поездкой: 'Петьке Звереву я его пакости никогда не прощу: мало того что сам себе красного петуха пустил, да и весь заказник мог нам спалить'.
И много потом говорил гневного о 'господах дворянах', которые по всей губернии в лоск изворовались; рассказывал ей теплые «дела» в банке, где председатель тоже арестован за подлог, да в кассе оказалась передержка в триста с лишком тысяч.
Она не могла ему не сочувствовать… Что ж из того, что она дворянка? Разве можно такие дела делать — мало того что транжирить, в долги лезть, закладывать и продавать, да еще на подлоги идти, на воровство, на поджигательство? Этот Зверев и до подлога растратил сорок тысяч сиротских денег.
А вот от нее требуют, чтобы она «добилась» от своего жениха — шутка сказать! — внесения залога за Зверева. Почему же сам отец не вносит? Деньги у него теперь есть или должны быть. Они с ним товарищи, кажется, даже в дальнем родстве.
— Ты как будто все еще не понимаешь? — раздался более резкий вопрос Павлы Захаровны. — Что же ты молчишь?
