7 сентября 186*
1-й час. — Пятница
Мне все не верится! Ведь он приходил сегодня собственно для меня… Разумеется, для меня. С тех пор, как я переехала в город, Степа живет на своей квартире.
Да, он сам пришел. Мы много говорили, просто и очень дружелюбно. Он меня как будто хочет все ободрять: 'Ты, дескать, не бойся, я не съем'.
О себе, о своих планах, работах ни единого слова.
Всем своим тоном он как будто хочет приучить меня жить, думать и говорить попросту. Приучить! Ничего этого, конечно, у него и в помышлениях нет. Он человек сам по себе и уж за такое вздорное дело, как женщина, конечно, не возьмется.
После того, зачем же он продолжает со мною знакомство?
Он не светский человек, он не умник, он не развиватель, он не наперсник…
Чем же он может быть для меня?
Чем?
8 сентября 186*
10 часов. — Суббота
Ох, этот Степа! Сует всюду свой нос и свое благодушие и комментирует чужие чувства.
— Ты его любишь, Маша.
Почем он знает? Зачем мне говорить об этом, Боже мой!
Любовь! Пишут вам слово и думают, что облагодетельствовали. Точно я теперь институтка какая- нибудь и должна находиться в полном восхищении, что нашла в лексиконе слово любовь.
Не знаю я и не хочу знать, как называется то, что во мне теперь происходит. Но я чувствую злость какую-то: злость на всех и на него!
Говорят, что любовь всему помогает, сейчас указывает вам путь, делает вас кроткой, заставляет работать и проникаться добром.
Какая отвратительная ложь!
То, что я теперь чувствую, хуже всякой болезни! Какая тут работа, я не могу связать двух мыслей. Ох, как мне больно!
12 сентября 186*
Поздно. — Среда
Нет, я сумасшедшая. На что я жалуюсь? Чего я еще хочу?
Мне больше ничего не надо. Я люблю его. Какое пошлое и хорошее слово!
Я готова любить его так, молча, безответно. Я ничего не прошу.
Все, что я прежде испытала, — прах и суета, вздор и тяжелый чад пред моим теперешним чувством. Чувство, чувство! Прочь это избитое, пошлое слово. Прочь всякие слова! Я не хочу говорить о моей любви. Я молчу и люблю.
16 сентября 186*
8 часов. — Воскресенье
Боже! неужели такое счастье!
Он даром ничего не говорит. Зачем же сам он завел речь: куда я собираюсь? Он спрашивал это особенным голосом, точно мой ответ должен был решить и его поездку.
— Вы в Париж, — говорю я ему, — и мы также со Степой.
Он улыбнулся, как еще никогда не улыбался.
Я не хочу объяснять этой улыбки. Лучше ни на что не надеяться, гораздо лучше.
19 сентября 186*
Полночь. — Среда
Зачем он не оставляет меня в полном убеждении, что между нами ничего общего быть не может? Зачем этот ласковый голос, эти частые визиты, эта дружеская мягкость? Если б знал он, чего мне стоит сдерживать себя! О, как бы я отдалась ему вот сейчас же и телом, и сердцем, и помышлением! Но от него исходит какое-то сияние чистоты. Я не смею выговорить ни одного намека. Такой человек должен сам вам сказать, что он полюбил вас. Но разве он может полюбить? За что же? Да и зачем ему страстная, шальная любовь такой женщины, как я. Я вижу: ему нужен брак, так, как он его признает и понимает.
24 сентября 186*
11 час. — Понедельник
Степа пристает ко мне все с разными развлечениями. Он хочет все занимать мой ум. Он воображает, что можно теперь этому уму заниматься чем-нибудь приятным и полезным.
Впрочем, что ж я обвиняю Степу? Он ведь старается мне говорить дело.
— Из-за чего ты сохнешь, Маша?
Я молчу.
— Ты ему нравишься.
— Молчи, Степа!
— Полно блажить. Если б я не верил в твою хорошую натуру, я бы сказал, что ты рисуешься.
Он все со своей хорошей натурой! Глупый он, глупый, мечтатель, и больше ничего! Кто ему подсказал, что у меня хорошая натура? Мужчины вот всегда так действуют. Выдумают вдруг, ни с того ни с сего, какую-нибудь красивую фразу и носятся с нею, как дурак с писаной торбой. Хорошая во мне натура или нет, бес во мне сидит или ангел; но нет мне ни в чем исхода, ни в чем примирения. Ни в светской пустоте, ни в разврате, ни в книжках, ни в моем ребенке, ни в добре, ни… в любви.
Нет, я клевещу, я бесстыдно клевещу!
Только бы он сказал мне слово, одно слово, только бы позволил пойти за ним, молчать и любить.
Его ровная мягкость, его сближение убийственно долги. Я умру двадцать раз до той минуты, когда узнаю свой приговор.
Да, это будет приговор, а за ним и казнь.
