балыка и какой-то заливной рыбы. Смакуя закуски, он оглянул залу, в голове его раздалось восклицание: 'Как живут, подлецы!'
Это он говорил себе каждый раз, как обедал у Нетовых. Их столовая и весь их дом и дали ему готовый материал для мечтаний о его будущих «русских» хоромах. До славянщины ему мало дела, хоть он и побывал в Сербии и Болгарии волонтером, квасу и тулупа тоже не любил, но палаты его будут в «стиле», вроде дома и столовой Нетовых. В Москве так нужно.
Неслышно очутился около него хозяин.
— А! Евлампий Григорьевич! — вскричал он. — Как вы подкрались…
— Тихонько-с, — ответил Нетов с кислой улыбкой, давно надоевшей Палтусову. — Так лучше-с…
И он засмеялся отрывистым смехом.
Палтусов не считал его глупым человеком. Нетов по-своему интересовал его. Этот смех показался ему почему-то глупее Евлампия Григорьевича. Он пристально поглядел ему в лицо — и остановился на глазах… Ему сдавалось, что один зрачок Нетова как будто гораздо меньше другого. Что за странность?..
— Где изволили побывать? — спросил он. — Все заседаете?
— Заседаем-с, заседаем, — подхватил Нетов развязнее и молодцеватее обыкновенного.
'Бодрится, — подумал Палтусов, — после жениной трепки'.
Марья Орестовна садилась за стол и тихо сказала:
— Милости прошу.
— Не угодно ли-с по другой, — пригласил Палтусова хозяин и налил ему алашу.
Они выпили, забили себе рот маринованным лобстером и сели по обе стороны хозяйки. Четвертый прибор так и остался незанятым. Прислуга разнесла тарелки супа и пирожки. Дворецкий приблизился с бутылкой мадеры. Первые три минуты все молчали.
XXX
Такой обед втроем выпал на долю Палтусова в первый раз. Марья Орестовна не могла или не хотела настроиться помягче. Она плохо слушалась советов своего приятеля. На мужа она совсем не смотрела. Нетов заметно волновался, заводил разговор, но не умел его поддержать. Его рассеянность вызывала в Марье Орестовне презрительное подергивание плеч.
'Покорно спасибо, — сказал про себя Палтусов после рыбы, — в другой раз вы меня на такой обед не заманите'.
Но к концу обеда он начал внимательнее наблюдать эту чету и беседовать сам с собою. Она была в сущности занимательна… Что-то такое он чуял в них, на чем до сих пор. не останавливался. Мужа он «допускал»… Смеяться над ним ему было бы противно. Он замечал в себе наклонность к великодушным чувствам. Да и она ведь жалка. У него по крайней мере есть страсть: в рабстве у жены, любит ее, преклоняется, но страдает. Недаром у него такие странные зрачки. А эта купеческая Рекамье? Что в ней говорит? Жила, жила, тянулась, дрессировала мужа, точно пуделя какого-то, и вдруг — все к черту!.. И тут не ладно… в голове не ладно.
Палтусов так задумался, что Марья Орестовна два раза должна была его спросить:
— Будете на симфоническом?..
— На музыкалке? — переспросил он. — Буду, если достану билет.
— А у вас нет членского?
— Пропустил. Говорят, свалка была на Неглинной у Юргенсона?..
— Огромный успех!
— Да-с, шибко торгуют, — пошутил Евлампий Григорьевич.
— Шибко, — поддержал его Палтусов.
— Потому что идет по своей дороге, — тревожно заговорил Нетов, — идет-с. Изволите видеть, оно так в каждом деле. Чтобы человек только веру в себя имел; а когда веры нет — и никакого у него форсу. Как будто монета старая, стертая, не распознаешь, где значится орел, где решетка.
Марья Орестовна не без удивления прислушивалась.
— Совершенно верно! — откликнулся Палтусов.
— Человек на помочах идти не может… Все равно малолетний всегда… А стоит ему на свои ноги встать…
'Вон он куда', — подумал Палтусов и сочувственно улыбнулся хозяину.
— И тогда все по-другому… Хотя бы и не потрафил он сразу, да у него на душе лучше… И смелости прибудет!
— Хотите еще? — перебила хозяйка, обращаясь к гостю.
— Пирожного?.. Благодарю. Курить хочу, если позволите.
— Вам разрешаю.
Евлампий Григорьевич смолк. Жена не смотрела на него. Она нашла, что его болтовня — дерзость, за которую она сумеет отплатить. Но взгляд Палтусова подсказал ей:
'Смотрите, не перейдите градуса. Сначала добейтесь своего. Вы видите — и в нем заговорило мужское достоинство'.
Евлампий Григорьевич предложил ему сигару и спросил, чего никогда не делал:
— Угодно в кабинет?.. Кофейку… и покурить в свое удовольствие?
Палтусов согласился, — довел хозяйку до салона и сказал ей шепотом:
— Не возмущайтесь, пожалуйста, я вашу же линию веду.
Она сделала гримасу.
В кабинете Евлампий Григорьевич засуетился, стал усаживать Палтусова, наливал ему ликера, вынул ящик сигар. Прежде он держал себя с ним натянуто или неловко-чопорно. Они сидели рядом на диване. Нетов раза два поглядел на письменный стол и на счеты, лежавшие посредине стола, перед креслом.
— Вот-с, — заговорил он прямо, — вы, Андрей Дмитриевич, человек просвещенный. Везде бывали. И сообразить можете… как, по-вашему, если даме такой, как если бы Марья Орестовна… примерно, за границей проживать? И вообще дом иметь свой… Какой годовой доход?
Такого вопроса не ожидал Палтусов. Муж положительно нравился ему больше жены. Он остается в Москве, надо его держаться. Это порядочный человек, прочный коммерсант, выдвинулся вперед так или иначе — 'на линию' генерала.
— Годовой доход? — переспросил Палтусов.
— Да-с?
— Двадцать тысяч. Если те же привычки будут, как и здесь… тридцать…
— Мало-с. Я полагаю, пятьдесят?..
— Коли в Италии, например, жить, так на бумажные лиры сумма крупная.
Нетов рассмеялся и замолчал.
Правый зрачок у него опять показался Палтусову меньше левого.
— Что же-с?.. По душе сказать, — он начал изливаться, — такая сумма — четвертая часть того, что мы имеем. И каждый хороший муж обязан первым делом обеспечить… Так ли-с? И волю свою выразить, как следует… Особливо ежели благоприобретенное… оно и совершенно, да, знаете, в голову другое-то не пришло? При жизни-то? Изволите разуметь? При жизни мужа может понадобиться… Такой оборот выйти?.. Без развода… Или там чего… И без стесненья! Уедет жена пожить за границу!.. Она и спокойна. У ней свой доход. Простая штука… И любил человек… а, между прочим, не сообразил.
Он смолк и встал с дивана, подошел к столу, накинул несколько костей на счетах, отставил их в сторону и потер себе руки. Палтусов смотрел на него с любопытством и недоумением.
— Марья Орестовна ждут вас… Извините, что задержал… Я в заседание…
И Евлампий Григорьевич начал жать ему руку, как-то приседая и улыбаясь.
— Знаете что, — говорил Палтусов Марье Орестовне в гостиной, берясь за шляпу: он никогда у ней не засиживался, — вы не найдете нигде второго Евлампия Григорьевича.
И он рассказал, об чем изливался ему Нетов. Марья Орестовна только потянула в себя воздух.
