Их разговор шел вполголоса. Анна Серафимовна прикрывалась большим черным веером, за который заходило немного лицо Палтусова.
— Полноте, — начал он искренней нотой, — вот это-то и доказательство, что я на вас совсем иначе смотрю.
— Что? Не понимаю!.. Ах да! Что вы два месяца глаз не кажете?
Анне Серафимовне сделалось вдруг весело. Столько времени она одна с приказчиками и кой-какими родственниками… Вот только Сеня Рубцов — подходящий для нее человек; но и его она мало видит, он по ее же делам ездит: то на одной фабрике побывает, то на другой… Неужели, в самом деле, ей в «черничку» обратиться?
Она повторила свой вопрос.
— Именно это, — подтвердил Палтусов и слегка наклонил к ней голову.
— Мудрено что-то…
Длинные свои ресницы Анна Серафимовна опустила в эту минуту. Лицо ее вполоборота приняло выражение тихой усмешки и грации, которых Палтусову еще не приходилось подмечать.
И ему стало особенно жаль эту самобытную, красивую и умную женщину, связанную с таким мужем, как Виктор Мироныч… Надо хоть что-нибудь рассказать ей про его похождения. Теперь можно.
— Знаете, — шепотом спросил он, — с кем я кутил две недели назад?
— С кем?
— С вашим мужем.
Она немного затуманилась, но тотчас же весело спросила:
— Нешто он здесь был?
— А вы не знали?
— Говорили мне что-то… будто он в 'Славянском базаре' проживал. Я ведь мимо ушей пропустила.
Эти слова отзывались уже другим чувством. Прежде, полгода тому назад, она не стала бы так говорить с ним о муже. Презрение ее растет, да и тон у них другой… Внутри что-то приятно пощекотало Палтусова.
— Анна Серафимовна, — заговорил он еще искреннее, — вам бы надо иметь сведения повернее.
Она сидела с опущенной головой.
— Что об этом! — вырвалось у нее. — Нового ничего нет, все то же.
— Здесь не место, — начал было Палтусов и остановился.
Глаза их встретились.
— Вы все одни? — спросил он.
— Да, и дома одна… Вот родственник мой наезжает.
— Какой это?
— А что сидит рядом… Рубцов… его фамилия.
— Из каких?
— Вы хотите сказать: из русских или из воспитанных на иностранный лад?
— Ну да!
— Он из умных, — оттянула она. — Только, верно, с виду вам показался таким… Он в Англии долго жил.
— В Англии? — переспросил Палтусов.
— И в Америке. Всякую работу работал. По восемнадцатому году уехал. Сам себя образовал.
— Вот как! Анна Серафимовна, это отзывает романом: русский американец, или из одной комедии Сарду… вы знаете, вероятно?
— Он совсем не американец — русаком остался… Вот это я в нем и люблю. Другие сейчас же обезьянить начнут — и шепелявость на себя напустят, и воротничок такой, и пробор… а он все тот же.
— Вот что! — сказал с ударением Палтусов и боком поглядел на нее.
XIV
— Что это вы так на меня посмотрели? — спросила Анна Серафимовна.
— Ничего! Так!..
— Ах, Андрей Дмитрич, вам-то не пристало.
Но она сказала это опять-таки легче, чем бы полгода назад.
— Что же такое? — стал с живостью оправдываться Палтусов. — Не придирайтесь ко мне… Хороший человек, молодой, понимающий, да если б вы к нему и страстно привязались, как же иначе?.. В ваших-то обстоятельствах?!
Все это он выговорил тихо, только она могла его слышать в общем гуле антракта. И ей пришелся очень по душе тон Палтусова, простота, приятельское, искреннее отношение к ней.
В ответ она подняла на него глаза и ласково остановила их на нем.
— Полноте, — выговорила она и прикрыла опять лицо веером.
— Об этом в другой раз, — уже совсем шутливо сказал Палтусов. — Так вы все одна. А кто же эта девица с длинными косами?
— Двоюродная сестра.
— Нигилистка из Татарской?
— Ха, ха! Как вы узнали?
— А в самом деле, разве нигилистка?
— Нет, какая нигилистка!.. А так — нраву моему не препятствуй, нынешняя… Они с Рубцовым препотешно воюют. Только он ее побивает… И тут вот, кажется, есть влечение.
— С ее стороны?
— Знаете, как прежде наши маменьки говорили: одно сердце страдает, другое не знает.
— Только вам с ней… тяжело?
— Да-а.
— Вам бы взять чтицу.
— Я сама об этом думаю… Да где?
— Поручите мне.
Палтусов начал говорить ей о Тасе Долгушиной. Мать ее умерла от нервного удара, разбившего ее в несколько секунд. Сиделка подавала ей ложку лекарства; она хотела проглотить и свалилась, как сноп, с своих кресел… Генерала, среди его рысканий по городу, захватила продажа с молотка домика на Спиридоновке. Палтусов умолчал о том, что он дал им поддержку, назначил род пенсиона старухам, отыскал генералу место акцизного надзирателя на табачной фабрике и уже позаботился приискать Тасе дешевую квартиру в одном немецком семействе. Но он знал ее гордость… Надо было найти ей заработок, который бы не отнимал у ней целого дня. От Грушевой он вместе с Пирожковым отвлекли ее не без труда… Они убедили ее дождаться осени для поступления в консерваторию, а пока подыскали ей руководителя из знакомых учителей словесности, хорошего чтеца… Все это сделалось в несколько дней. Палтусов действовал с такой задушевностью, что Пирожков сказал ему даже:
— Я думал, из вас Чичиков выйдет, а вы — человек-рубашка.
— Это вздор! — ответил Палтусов без всякой рисовки.
Делать толковое добро доставляло ему положительное удовольствие.
Анна Серафимовна кивала все головой, слушая его.
— Что же, — откликнулась она тотчас же, — я с радостью возьму вашу родственницу…
— Когда привезти?
— Да каждый день я дома от четырех часов.
алтусов нагнулся к ее уху:
— Вот видите, все-то теперь коммерсантам служит. Генеральская дочь — в чтицах…
— У купчихи, — подсказала Анна Серафимовна.
