— Ну да, ты знаешь, но ты с-к-а-ж-и: 'не знаю', можешь ты сказать 'не знаю'?
— Но ведь я знаю, — не понимала Наташа, — как могу я сказать 'не знаю', если я знаю?
— Какая ты еще глупая, Наташа, тебе ведь уже четыре года, даже четыре с половиной, и ты все еще не знаешь, что можно сказать неправду! — самой Ниночке восемь лет.
Тут я решила вмешаться:
— Ты чему ее учишь, бессовестная? Врать? Вот я напишу об этом Шуре, разве ты не знаешь, что врать стыдно, грешно и даже опасно?
Ниночка растерялась и покраснела.
— Вот, покраснела, тебе стыдно, а зачем же ты учишь Наташу? Ведь если кто говорит неправду родителям или бабушке, это всегда видно, по глазам видно, и за это наказывают.
— Как это по глазам видно? — спросила Наташа.
— Да так, когда человек говорит не то, что думает, у него глаза делаются немного другого цвета, и это сразу заметно тем, кто его хорошо знает.
Кроме того, неправду говорить опасно, после этого люди не будут тебе верить, даже тогда, когда ты будешь говорить правду. Вот, например, у тебя, Ниночка, заболит голова в школе и ты скажешь учительнице, а учительница, зная, что ты не всегда говоришь правду, не поверит, подумает, что ты капризничаешь, и не даст тебе лекарства. И тебе может быть очень плохо, ты даже можешь умереть без помощи, так как тебе не поверят, что ты больна! Видишь, к чему это может привести?
Наташа смотрела на Ниночку широко раскрытыми, испуганными глазами. У Наташи замечательные глаза! Удивительны они необыкновенным выражением чистоты и доверчивости. Когда она слушала, видно было, что она верит каждому слову. И теперь, видя в ее глазах так ясно выраженное осуждение и испуг, мне прямо захотелось заплакать от нежности к ней. Когда, бывало, она не жила с нами и я вспоминала ее, в моем воображении прежде всего вставали ее широко расставленные, такие доверчивые глаза!
Вечером я рассказала об этом случае маме:
— Куда проще учить детей, особенно маленьких, когда они знают Заповеди Божии. Можно просто сказать — тебя Бог за это накажет, а то пришлось целую лекцию читать, почему врать нельзя.
— Ниночка отлично знает Заповеди. Я давно заставила ее выучить. Ты напомнила ей, что врать грешно, и хорошо. Я и Наташу выучу, когда ей будет лет шесть.
— Ниночка не рассказывает в школе, что вы учите ее Закону Божию?
— Вероятно, рассказывает. Но многие бабушки это делают. Дети, они чуткие, если она заметит, что в школе не нравится, она просто не будет об этом говорить. Она еще маленькая и не видит расхождений в том, чему ее учат дома и в школе. Она ведь и в церкви ни разу не была, церкви-то в Кропоткине нет. Она, вероятно, думает, это такой порядок, то есть одни знания она получает в школе, а другому ее учат дома.
— А бывали случаи, когда школа притягивала бабушку к ответу за вредное влияние?
— У нас в Кропоткине не было.
— Надеются пересилить бабушек в пионерах и в комсомоле, — отозвался папа.
— Далеко не всех пересиливают. Например, детей крестят очень многие. Когда крестили Наташу, священник сказал, что окрестил троих, а недавно священник опять появлялся у нас, пятерых окрестил.
— А часто он приходит в Кропоткин?
— Редко и нерегулярно. И ночует всегда у разных людей.
21
Во время каникул этого года мы поехали в путешествие по Волге. Наташа поехала к бабушке, а Давыдовна в свой очередной годовой отпуск. До Сталинграда мы ехали по ж. д., и, приехав туда очень рано утром, мы первым делом пошли покупать билеты на пароход. Здесь нас ждало разочарование: билетов первого класса на ближайший пароход не оказалось. Ехать третьим не хотелось.
Мы, не отходя от кассы, стали советоваться: ехать нам третьим классом или подождать следующий пароход? Кассир услышал наш разговор и сказал:
— Вы, товарищи, купите билеты какие есть и садитесь на этот пароход. Почти всегда все билеты первого класса забронированы, но часто случается, что кто-нибудь не явится вовремя и каюты остаются свободными; тогда капитан переводит желающих из третьего класса в первый, он же и получает разницу в стоимости билета. Приходите на пароход пораньше и договоритесь с помощником капитана.
Мы поблагодарили за совет и купили билеты. Сначала мы побродили немного по городу; стояла необыкновенная жара. В центральной, асфальтированной части города было как в пекле! Мы скорее пошли на Волгу. Волгу я увидела в первый раз. Волгу, воспетую в народных песнях, в стихах поэтов, в музыке композиторов, написанную многими художниками, Волгу — матушку! Я ожидала увидеть что-то особенное, но то, что я увидела, было больше моих ожиданий.
Километровая ширина реки текла единым, мощным потоком, от этого чувствовалась не только ширина, но и многоводность. Впечатление было сильное. А за Волгой, насколько хватал глаз, уходило вдаль ровное пространство, степь!
От воды веяло прохладой, и остров, немного ниже по течению, казался идеальным местом провести день. Купив пищи, несколько бутылок пива и кваса, мы, наняв лодочника, поехали на остров.
На наше счастье, день был будничный и остров почти пустынный. Мы немедленно начали купаться. Войдя в воду, я заметила, что на дне в одном месте, совсем недалеко от берега, вода очень холодная, очевидно, где-то недалеко выбивался источник. В этом месте мы закопали бутылки с выпивкой в песок и к обеду они сделались холодными, как из ледника. Когда захотели есть, развели костер и на палочках поджаривали охотничью колбасу, а в золе пекли яйца. День прошел очень быстро, и когда в шесть часов за нами приехал, как было условлено, лодочник, мы страшно жалели, что назначили его приезд так рано.
На другое утро мы пораньше пошли на пароход и без всяких проволочек получили каюту первого класса. Я первый раз ехала на пароходе и все здесь для меня было ново, интересно и нравилось. В первый же день мы познакомились с многими пассажирами. Мало кто ехал по делам, для деловых поездок движение было слишком медленным. Большинство, как и мы, ехали, чтобы посмотреть Волгу, провести отпуск на пароходе; некоторые ездили до Астрахани и возвращались обратно. Вскоре мы нашли партнеров для преферанса, и вечерами, когда темнело, играли в карты в кают-компании.
Уезжая из Сталинграда, я пошла к книжному киоску купить книгу на дорогу; ничего интересного не увидела и купила самую толстую: избранные произведения Горького. В ней был роман, которого я не читала, и мелкие, волжские рассказы, я думала, мне будет интересно читать описание жизни волжских городов, как раз тех, которые мы собирались посетить. На другой день я взялась за чтение, взялась — и почти немедленно мне сделалось противно читать. Я, конечно, представляла, что можно ожидать от Горького, в школе мы разбирали его произведения, и они не вызывали во мне желание почитать Горького больше, но все-таки его 'босяцкие рассказы', 'Челкаш' и пр., были довольно интересны. Почему-то я подумала, что и эти рассказы такого же рода. Но то, что я начала читать, было возмутительно гнусно. Меня до глубины души возмутила грязная ложь на русского мастерового и ремесленника. Это было вразрез всему, что я знала, сама видела и слышала. Я сказала Сереже:
— Ну и паршивец Горький, как ему не стыдно было смотреть в глаза людям после такой брехни?
Сережа рассмеялся:
— Я, признаться, удивился, когда увидел, какую книгу ты выбрала.
— Почему же ты не посоветовал мне купить что-либо другое?
— Я думал, ты знаешь, что тебе хочется и что покупаешь.
— Я надеялась, что рассказы о приволжских городах как раз подходящее теперь чтение, но эта грязь больше, чем можно было ожидать, даже от 'буревестника' революции.
