Я действительно несколько раз бывала в садике и видела, что относительно ухода за детьми там не к чему придраться. Чистота образцовая, у каждого ребенка отдельный шкаф для верхнего платья, кровати, на которых дети отдыхают после обеда, чистые, со свежим бельем; много хороших и дорогих игрушек и учебных пособий. Как член ФЗК, я знаю, что директор отпускает для садика столько денег, сколько заведующая попросит. Садик помещается в доме с большим садом и детям есть где играть и летом и зимой.
— Моя нянька — старуха грамотная, — засмеялась я, — почему вам так хочется, чтобы я посылала своего ребенка в садик?
Я, конечно, знала почему: партия хочет как можно раньше взять в свои руки идеологическое воспитание ребенка, не доверяя родителям.
— Видите ли, если специалисты будут посылать в садик своих детей, то они будут предъявлять к нему большие требования, чем работницы и этим повысят стандарт садика. У нас очень мало специалистов с маленькими детьми, и, кроме того, вы, как член ФЗК, будете знать, что там делается.
Посоветовавшись с Сережей, мы решили попробовать посылать Наташу в садик. Нам, конечно, будет удобнее, если она пойдет туда. Ей скучно без братьев и сестер, она играет с детьми во дворе, но в плохую погоду она дома одна. Потом я заметила, что, вероятно, поощряемая Давыдовной, она очень много стала читать. Давыдовне удобно, когда ребенок часами сидит в кресле читая, но Наташе еще рано подолгу сидеть, согнувшись над книгой. Кроме того, есть еще очень веское соображение в пользу садика: мы больше не будем нуждаться в няне, живущей у нас в доме. С тех пор как Давыдовна рассказала нам, что ее учили шпионить и она приняла это как нормальное положение, я боюсь держать ее в доме. Не имея больше нужды в няньке, я смогу взять более надежного человека, который, кстати, будет делать всю домашнюю работу, чего Давыдовна не делала.
Стали посылать Наташу в садик. Сначала мы хотели посылать ее только на полдня, но потом она стала оставаться там на целый день, так как после обеда дети в садике отдыхают в кроватях и заведующая посоветовала не беспокоить ребенка, а дать ей отдохнуть там же.
Давыдовна поняла, что в ее услугах больше не нуждаются и заговорила об этом со мной прежде, чем я сама решилась ей сказать. Мне было очень неловко отказывать Давыдовне, в течение пяти лет, которые она провела у нас, она сильно привязалась к ребенку.
Наташе детский садик очень нравился. Каждый раз, когда я прихожу забирать ее домой, у нее целый ворох новостей: как два мальчика подрались и тетя Таня (учительница) заставила их помириться, а когда они в знак мира пожимали друг другу руки, один из них опять ударил другого по уху; или как Наташа, катаясь на санках, порвала себе платье и тетя Таня учила ее зашивать.
Я была довольна, что у нее много друзей и она не скучает, но иногда ее рассказы омрачали это довольство. Сегодня, например, она сказала:
— Ты, мама, говорила, что я должна больше всех любить папу, тебя, дедушку и бабушку, а тетя Таня сказала, что мы все должны больше всего любить тов. Сталина, а потом уже остальных!
Я не сразу могла сообразить: как можно безопасно и убедительно для ребенка опровергнуть такое противное мне заявление. Наконец я собралась с мыслями.
— Видишь, детка, любить можно по-разному, одной любовью Сталина, а другой дедушку, бабушку и папу. Папа и я, и дедушка с бабушкой — тебе родные, мы одна семья. Мы все почти то же самое, как и ты сама, родные любят друг друга даже если они и нехорошие, злые и некрасивые, родные защищают друг друга, особенно своих слабых и маленьких, так уж устроен мир. А вот правительство, Сталин — глава нашего правительства, любят совсем по-другому, его любят только тогда, когда оно делает хорошее.
— Сталин делает для нас хорошее.
— Если он делает для нас хорошее, его надо любить.
Не могла же я сказать Наташе, что Сталин зверь в образе человека, как его называет мама, что его невозможно любить за его дела. Она завтра же расскажет об этом учительнице в садике и мне не поздоровится!
С прислугой мне повезло, вскоре я получила письмо от мамы, в котором она писала, что у нее есть подходящая для меня женщина, знающая и умеющая работать, абсолютно честная, бывшая монашка. Она искала работу в семье, где ей позволят молиться и где не будут издеваться над религией. Я написала, чтобы она приезжала как можно скорее.
К нам приехала женщина совершенно не похожая на монашку, лет пятидесяти, которая работала быстро и споро и одевалась в обыкновенное городское платье. Я ей сказала, что должна буду зарегистрировать ее как прислугу, она ответила: 'как хотите'.
От нее я узнала, что во всем Ростове нет ни одной церкви. Есть церковь в одной из ближайших станиц и она хочет, чтобы я отпускала ее туда на полдня в воскресенье и годовые праздники; я конечно, с удовольствием согласилась. От последней остановки городского трамвая до станции нужно идти пять километров пешком, но она сказала, что она привычна ходить пешком и для нее это удовольствие. Она просила называть ее Ивановной.
28
Отношения нашего директора и гл. инженера очень ненормальные, к великому сожалению моему и Юсупова. Все, кто знает Николая Николаевича как специалиста, уважают и, я даже сказала бы, восхищаются его уменьем решать сложные технические проблемы немедленно, на месте, администратор же он, как говорится, 'липовый'. Человек очень мягкий и отзывчивый, он не мог требовать от своих подчиненных работы сверх сил или в тяжелых условиях; он также не мог настаивать на своем и перед директором. Например, пресс для вермишели потребовал немедленной остановки для затяжки сальника, Юсупов настаивал на остановке, а начальник смены надеялся, что пресс протянет до конца смены и побежал к директору, прося его не позволять Ю. останавливать пресс. Директор пришел и приказал Юсупову пресс не останавливать до конца смены. Ю. пожаловался гл. инженеру и просил его вмешаться, но Н. Н., промямлив что-то, вроде: 'может, протянет', — не вмешался. Пресс не выдержал до конца смены, сальник прорвался и испортил много продукции. Все разозлились на Н. Н.: механик — за то, что он его не поддержал вовремя, мастер — за испорченную продукцию, а директор — за неполадки на фабрике. Директор называл его мягкотелым и шляпой.
Зато наш директор, тов. Грабарь, твердый как камень. Большой и очень сильный человек, он вначале поступил на работу как грузчик. Записавшись в партию, он очень быстро стал продвигаться по партийной лестнице и к тридцати пяти годам сделался директором комбината. Своим высоким положением и большой зарплатой он всецело был обязан партии и поэтому был предан ей душой и телом. Дни, а иногда и большую часть ночи, если он не бывал на партийных собраниях, он проводил на комбинате. Партия требовала повышения производительности, и он выжимал эту производительность всеми способами. Его любимыми словами, когда он говорил с подчиненными, были: кровь из носу, а давай! Надеясь на его покровительство стахановцы иногда предпринимали рискованные операции, могущие повести к поломке оборудования. На днях случилась довольно крупная авария с прессом. По мнению Юсупова, и я всецело это мнение поддерживаю, прессовщик-стахановец, желая увеличить выработку пресса за одно прессование, вывел из строя предохранитель и тем самым смог продлить ход пресса на пару сантиметров, как и следовало ожидать, он не рассчитал, насколько глубоко можно продолжать давление, и продавил дорогостоящую макаронную форму. Мастеру смены стахановец доложил, что предохранитель сломался сам, т.е. он был плохо отрегулирован или ненадежно закреплен. Когда об этом узнал директор, он поверил стахановцу, а не Юсупову, вызвал для объяснения главное инженера и обвинил его в технических неполадках да еще при этом выругал его неприличными словами.
Через несколько дней у нас опять случилась неприятность: во время ночной смены не хватило пара и часть макарон в сушилках, не высохнув вовремя, закисла. Утром, придя на службу, Н.Н., узнав об этом, сейчас же стал собираться домой, говоря, что у него мигрень. Вызвав меня к себе в кабинет, он сказал:
— В. А., у нас закисло немного макарон, так если директор потребует объяснений, пожалуйста, пойдите к нему и объясните, что последняя партия угля ни к черту не годится. Вот лабораторный анализ, эта
