неслись просьбы об освобождении от турок), Константинополь и проливы, открывающие удобнейший путь на Ближний Восток.
Защищая русскую промышленность меркантилистскими мерами с Запада, открыть ей огромный рынок слаборазвитого Востока — такой путь мог изменить всю историю России. Но Софью, и особенно Голицына, не следует считать ни праздными мечтателями, ни ставленниками торгово-промышленных кругов. Прежде всего сразу за чертой пограничных укреплений — «засечных черт» — они видели земли, которых требовало дворянство, заглотившее огромные пожалования за «троицкую службу» 1682 г. и ждавшее новых поместных раздач.
Пограничье впитывало в себя массы беглых крепостных, а правительство десятилетиями не могло их вернуть владельцам и по необходимости верстало беглецов в военную службу на местах, узаконивая их освобождение от помещиков. Потому крымская опасность торчала занозой в сердцах душевладельцев. Мероприятия Софьи и Голицына по укреплению положения дворянства, такие как работа созданной после отмены царем Федором местничества Родословной комиссии (кодифицировавшей знатное происхождение), бледнели перед возможностью ворваться в ненавистный и богатый Крым, изловить в порубежных районах и Диком поле своих беглых, присвоить тысячи четвертей плодородной земли.
Но с запада нависала Речь Посполитая, не смирившаяся с возвращением Россией своих исконных Смоленских и Киевских земель. Прошлая война с Турцией и ее вассалом Крымом была сорвана предательством Польши — вероломного союзника, заключившего позорный сепаратный мир и грозившего самой России. Тогда, в 1678 г., пришлось дать приказ военачальнику Г. Г. Ромодановскому, в трехдневном сражении разбившему лучшие силы турецкого полководца Кара-Мустафы, покинуть и разрушить Чигирин, мешавший началу мирных переговоров с Турцией и Крымом. В 1682 г. за такое «предательство» Ромодановский был убит стрельцами и солдатами. Зато России удалось без потерь выйти из войны один на один с мощным противником и заключить в 1681 г. компромиссный Бахчисарайский мир.
Голицын знал о жгучем желании поляков взять реванш за потерянные земли: даже во время Московского восстания Посольский приказ получал секретнейшие королевские, документы о подготовке вторжения в Россию. Но теперь, когда объединенные силы Германской империи, Польши и Венеции с трудом отбивались от турок и татар, когда Кара-Мустафа чуть не взял Вену, а воинственный польский король Ян Собеский едва унес ноги из Молдавии, Россия имела средства заставить Речь Посполитую навечно отказаться от территориальных претензий.
Переговоры были сложны. Споры с польскими послами в Москве в 1684 г. закончились впустую. Но правительство Софьи и Голицына организовало давление на поляков со стороны Германской империи (которой обеспечило временный нейтралитет Франции на Рейне), и даже Римского Папы. На Речь Посполитую стала хмуро смотреть и традиционно союзная ей Франция; отказался от переговоров с поляками Крым…
Ян Собеский и его паны сдались. После бурных переговоров в Москве в 1686 г. был подписан договор о Вечном мире России и Польши, а в 1687 г. в Кракове король, плача, ратифицировал документ о правах России на все отвоеванные ею земли. Одновременно признавалась власть
Регентша и ее окружение
Чтобы до конца понять значение Вечного мира 1686 г., нужно учитывать, что по всем договорам после Воссоединения России и Украины русские цари клятвенно обещали вновь отдать полякам Киев. Закрепление его за Россией было столь знатной победой, что злейшие враги Софьи при дворе не смогли воспрепятствовать официальному признанию ее власти:
Сторонники Софьи добились этого далеко не сразу. Имя Софьи начало появляться в правительственных внутренних документах осенью 1682 г. и употреблялось все чаще в бумагах учреждений, которыми руководил В. В. Голицын. К лету 1683 г. ее влияние упрочилось; царевну признали правительницей придворные панегиристы. Письменные и устные похвалы мудрости и добродетелям Софьи достигли пика к лету 1686 г. — подданные отдавали себе отчет, что именно ее «девственному разуму» обязаны внутренним миром и внешними успехами Российского государства.[19]
Подписав Вечный мир и добившись его ратификации, Россия одновременно стала членом Священного союза с Германской империей, Речью Посполитой и Венецией против Османской империи и Крыма. По условиям договора союзники России в случае решительной победы, не оставляя себя внакладе, отводили ей значительную часть Балканского полуострова, Константинополь и проливы. В 1687 г. Голицын стал главнокомандующим (или, по словам иностранцев, генералиссимусом) российской армии, готовящейся к решительному наступлению на юге.
С этого момента, как справедливо заметил французский агент в Москве Фуа де ла Невилль, началось падение канцлера и всего правительства Софьи. И дело было отнюдь не в безуспешности Крымских походов 1687 и 1689 гг., как веками пытались уверить историки, и даже не в росте консервативной оппозиции Софье и Голицыну, хотя она проявила себя весьма круто и в проповедях патриарха, и в Думе, и в армии.
В то время, когда выдающийся русский публицист архимандрит Новоспасского монастыря Игнатий Римский-Корсаков произносил пламенные речи перед полками, уходящими на юг, призывая «мужественных ратоборцев» спасти порабощенных турками православных братьев и на крыльях двуглавого орла вернуть крест Христов святой Константинопольской Софии — патриарх Иоаким публично предрекал несчастье русской армии, зараженной присутствием офицеров-иноверцев.[20]
Нельзя сказать, что патриарх, признанный глава российских «мудроборцев», отвергал все подряд культурные и технические новшества: Русская Православная Церковь предпетровского времени была вовсе не столь консервативна, как это обычно изображают. Если патриарх Никон еще крушил «фряжские иконы» (написанные под влиянием итальянской школы), то при его преемниках западноевропейская живопись прочно утвердилась при царском дворе, «першпективным письмом» расписывались под руководством патриаршего секретаря — известного поэта Кариона Истомина — дворцы светской знати и палаты духовных лиц.
Уже при царе Федоре двор и гражданские служащие облачились в короткое европейское платье (без него, по указу, не допускали в Кремль), а военные привыкли к нему давно — драгуны, например, ходили в коротких кафтанах, шляпах и со шпагами с 1630-х гг. Очень многие стригли на западный манер бороды и усы вразрез с церковной традицией, держали не только певчих для светских вокальных «партесных» концертов, но клавесины, органы и целые инструментальные оркестры. Европейские линейные ноты пришли на смену старинным крюковым тоже в 1670-х гг., а первые русские театры и танцы во дворце появились в недолгие годы счастья царицы Наталии Кирилловны, когда она, воспитанница Артамона Матвеева (женатого на шотландке Гамильтон), нарушив вековую традицию, стала даже появляться перед народом.
В 1680-е гг. новые дворцы знати, их убранство, утварь, кареты, одеяния представителей «верхов» поражали иностранцев роскошью, а не какой-то спецификой. Не все, как В. В. Голицын, владели древними и новыми языками, но увлечение музыкой и литературой приобретало всеобщий характер. Те, кто не мог сочинить достойную произнесения при дворе речь, заказывали стихотворные вирши (вплоть до тостов и надписей на подарках) писателю-профессионалу. Без стихотворной эпитафии не хоронили родных даже купцы и подьячие.
«Зрением и потребством вещей человек веселится!» — провозглашал писавший все выступления патриарха Иоакима Карион Истомин — модный в те времена придворный литератор. И действительно, изящные и технические «художества» наполняли жизнь московского двора при правлении Софьи. Хотя царевна, в отличие от старшего брата Федора, не вникала лично в работу мастеров и изобретателей праздников, она позволила сестрам, теткам и вдовствующим царицам завести собственные дворы,
