И хотя это совсем не так, но ответ был единственно правильным. После разговора с Кронским я сразу поняла, почему, кроме дружеских отношений между мной и Власом, не может быть никаких других – я не любила его.
Мисс Бесконечности осталось принять всего две капельницы, потом предстоял курс интенсивной терапии.
Я приехала в больницу утром, надеясь переговорить с лечащим врачом. Войдя в холл, я не поверила собственным глазам: на самом видном месте, на банкетке, сидела бабушка в обстриженной шелковой сорочке, неприлично оголив дряблые руки и старческие, морщинистые плечи, и колотила ложкой по алюминевой миске, крича на весь этаж:
– Нет капельнице! Руки прочь от заслуженного учителя Советского Союза!
Потом она бросила миску с ложкой и, схватив альбомный лист с неровными, написанными дрожащей рукой буквами: «ПРОТЕСТ», принялась скандировать:
– Го-ло-до-вка! Го-ло-до-вка! Го-ло-до-вка!
Около нее столпился медицинский персонал – врач из приемного покоя, медсестра, гардеробщица и охранник. У меня было одно желание – повернуться и бежать отсюда куда глаза глядят.
– Бабуля, вы из какого отделения? – спросил доктор и попытался взять ее под локоток.
– Руки прочь от заслуженного учителя Советского Союза! – воскликнула она и возмущенно добавила: – Так я вам и сказала, из какого я отделения! Го-ло-до-вка! Отменить капельницу!
– Наша больница превращается в сумасшедший дом, – заметила медсестра и кокетливо дернула плечиком.
– Безобразие какое! Что вы себе позволяете! – прикрикнула на Мисс Бесконечность полная гардеробщица. – А что себе охрана думает? Уберите ее отсюда!
– А куда я ее уберу? – растерялся охранник. – Ведь мы даже не знаем, из какого она отделения.
– Может, она вообще с улицы? – предположила медсестра и снова дернула плечиком.
Бабушка никого не слушала и кричала что было мочи:
– Нет насилию! Го-ло-до-вка!
Я пребывала, словно в тумане – не знала, что делать, и не решалась подойти, потому что Мисс Бесконечность вряд ли меня послушает.
– Она из 415-й палаты! – неожиданно вырвалось у меня.
– Предательница! – злобно воскликнула старушка.
– Ваша? – осведомился врач.
– Да, это моя бабушка.
– Что ж вы за ней так плохо смотрите?! – укоризненно спросил он.
– Пошли отсюда! Как ты вообще сюда спустилась одна? Тебе еще не разрешили ходить.
– Раечка привела.
– Эту твою Раечку я давно бы придушила, – буркнула я, пытаясь взвалить Мисс Бесконечность на себя.
– Оставь меня в покое! Я буду голодать до тех пор, пока не отменят капельницу. И буду сидеть тут.
– Девушка, вы бы сдали верхнюю одежду, – строго сказала гардеробщица.
Скинув пальто, я подхватила бабулю с одной стороны, охранник – с другой, и мы поволокли бунтовщицу к лифту. Она упиралась, как могла, выкрикивая свои требования. С горем пополам мы уложили ее в койку. Рая непонимающе смотрела то на меня, то на старушку, то на охранника.
– Что случилось? – наконец спросила она.
– Раиса, зачем вы помогли ей спуститься на первый этаж?
– Она сама попросила, сказала, надоело ей лежать, хочет тебе сюрприз сделать – встретить у входа. А что тут такого?
– Ничего. Она голодовку объявила в знак протеста.
– Против чего это, Вера Петровна?
Мисс Бесконечность лежала обиженная, поджав губы, и ни с кем не разговаривала.
– Против капельницы.
– Верочка Петровна! Ведь всего две осталось. Вы уж потерпите, милая! – стелилась Рая.
– Да, ты так думаешь, Раечка?
– Конечно, и будете здоровенькая. А тебе, Маша, никто не давал права так издеваться над пожилым человеком! Это ж надо, волоком тащить с первого этажа бедную старушку.
– Вот именно! – горячо воскликнула «бедная старушка», довольная, что Раечка за нее заступилась. – И вообще, иди отсюда! И больше не приходи, я тебя не хочу видеть! Хочу, чтобы Жорик ко мне пришел! Позвони ему и скажи, мать, мол, при смерти, приезжай, а то не успеешь проститься. Иди! Вот сыночек у меня, Раечка, золото. Такой парень хороший…
О том, какой у нее Жорочка хороший парень, я слушать не стала и ушла.
Естественно, я не бросила Мисс Бесконечность после ее выходки и просьбы больше не приходить, но
