— На поваров у нас лишних денег не имеется.
— Лишних нет, а на заботу о людях есть… Знаю, что есть!
Как ни хотел председатель употребить деньги на колхозный парник, но доктор сумел свое доказать. Еще и ученую базу подвел, рассказал об академике Павлове. «Улучшая внешнюю среду, — говорил, — мы к лучшему изменяем и организм человека…».
Что поделаешь с таким доктором? Пришлось председателю согласиться…
В эту осень колхозу не повезло. Вдруг захолодало, начались проливные дожди, бурей сорвало телефонные провода, затопило картофелехранилище. Вздулась и разлилась река Ануй. Распутица такая, что за сутки не проедешь и десятка километров.
В это самое время нелегкая унесла даже паром.
Работы у доктора Любомудрова прибавилось. Ночью или поутру приходилось ему идти на край села к тяжелобольным. Зато вечером в квартире у доктора в печке весело трещал огонь. От сосновых бревен пахло скипидаром и дымом. Егоровне — соседке доктора — всегда казалось чудно, что доктор к ужину надевает чистый воротничок, долго моет руки и вообще прихорашивается.
На стенных полках у Дмитрия Никитича было разных ученых книг достаточно. Поужинав, он далеко за полночь, читая, что-то выписывал…
Однажды, когда доктор возвращался от больного, подул холодный ветер, и, как на грех, он промочил ноги.
Утром Егоровна разбудила самого председателя. Из ее быстрой, пришептывающей речи Роман Ильич понял только одно: с доктором Митрием Никитичем случилось неладное…
Председатель наскоро оделся и зашагал по грязи к доктору.
Тот неподвижно лежал на своей постели. Лицо его было красным, губы пересохшие, словно лаком покрытые, рука свисла до пола.
Председатель не сразу нашел градусник. Когда измерил температуру, оказалось, что она доходит до сорока градусов. Отослав Егоровну на край села за медицинской сестрой Варей, он приложил к груди доктора ухо, которое лучше слышало. Сердце доктора билось беспокойно и быстро. Роман Ильич, в волнении смотря на часы доктора, считал и пересчитывал его пульс, как это с ним проделывал сам доктор. Пульсовых ударов насчитывалось больше ста. Увидел на груди доктора сыпь. В страхе решил: «Сыпняк!» О сыпняке и других болезнях читал, интересовался прежде. Подошел к докторской полочке с книгами, отыскал медицинский справочник. Стал вычитывать про сыпной тиф. Читая, то и дело подходил к доктору, осматривал сыпь. Было неясно: тифозная сыпь или просто покраснение кожи от сильной температуры. Кроме того, в справочнике было написано, что при тифе сыпь появляется по крайней мере на пятый день болезни, а здесь сразу… Если же это брюшной тиф, то в справочнике говорилось, что симптомы его, в том числе и температура, наступают с большой постепенностью, а сыпь на животе появляется только с восьмого дня болезни. Председателя самого бросило в жар. Листая справочник, он читал, что существуют несколько форм возвратных тифов, даже пеллагрический, еще так называемый крысиный — американский… Роман Ильич даже рассердился: «Расписали, а вот самого нужного нет!»
Все же он еще раз приложил ухо к груди больного и, услышав хрипы, решил, что горчичники не повредят. У него самого были хрипы в груди и доктор то и дело ставил горчичники. В комнату больного вошла Егоровна, а за ней краснощекая сестра Варя.
— Плохи наши дела, — снижая свой пронзительный голос, сказал председатель и перестал листать справочник. — Вызвать бы врачей по телефону, да провода повредились… А везти нельзя, распутица… Человека, конечно, пошлю, сообщение сделать… Но пока давайте лечить сами… — Он посмотрел на растерянные лица Егоровны и медицинской сестры, как-то особенно, по-председательски, крякнул и спросил:
— Может с желудком?… Попытать бы, что вчера доктор ел.
— Митрий Никитич кушали кашу-гречку с молоком, да чаек пили… Вот и вся ихняя еда.
— Отравления быть не должно… — заключил председатель и вдруг встрепенулся. — Давай-ка, Варя, прежде всего Митрию Никитичу сделаем компресс… или дай чего сердечного, как давали мне… Помнишь?
Варя стояла в нерешительности. С одной стороны, председатель был не доктор, чтобы лечить больного, с другой стороны, уж очень он сердитый, Роман Ильич. Но она сразу его прервала.
— Так нельзя, Роман Ильич, — сказала она строго. — Надо посмотреть больного и подумать.
— И долго ты еще будешь думать?
Покраснела Варя от обиды, но, взглянув на бесчувственного доктора, вмиг забыла обиду. Вскипятила шприц и быстро, как этому ее обучал доктор Любомудров, впрыснула ему в руку камфарное масло. Кроме этого, она послушала доктора трубкой и только после этого облепила грудь его банками и укутала потеплее, накрыв поверх одеяла еще овчиной.
Только после этого председатель ушел, пообещав заглянуть.
Трудно было сразу определить, чем болен доктор. Во всяком случае председатель и медицинская сестра Варя решили — надо помочь организму самому справиться с болезнью.
В течение дня председатель Роман Ильич дважды заходил к больному. Вечером остался ночевать в квартире доктора под предлогом позднего времени. Варя и Егоровна тоже доктора не покидали.
Словно от нечего делать, Роман Ильич взял в руки справочник и, отодвинув на конец носа очки, стал читать. Варя тоже занялась учебником по внутренним болезням. Всю ночь они не сомкнули глаз. Доктор в бреду все порывался идти к больным. Варя повторила ему укол. Он успокоился.
— А что, Варя, если мы Дмитрию Никитичу впрыснем пенициллин? Здесь вот написано, что вреда от него не будет, а польза верная…
— Пока подождем, а к вечеру посмотрим.
«Самостоятельная», — подумал председатель.
У заботливого доктора — Дмитрия Никитича в амбулатории нашлось все, что требует современная медицина при таких болезнях. К вечеру больному стало еще хуже, и Варя смело впрыснула ему нужную дозу антибиотиков, и он уснул.
Прошло несколько дней. Доктор открыл глаза и понимающим взглядом осмотрел комнату. Однако была такая слабость, что ни подать голоса, ни шевельнуться не мог. Чуть повернув тяжелую голову, он увидел в смежной комнате у стола Романа Ильича, Егоровну и Варю. Доносились сдержанные голоса.
— На завтра давайте, во-первых, дадим больному, — говорил Роман Ильич, — свекольного соку с медом. Может взойдет в себя, тогда куриного бульону покрепче. Вот здесь написано… это полезно, — ткнул плохо гнущимся пальцем председатель. Он вопросительно взглянул своими большими глазами на Варю, у которой светлые волосы совсем закрыли весь лоб, а сама она от бессонных дежурств осунулась и побледнела.
— Пожалуй, неплохо, — солидно согласилась она.
В это время кто-то стукнул в дверь.
— Кого-то несет, — заворчал председатель.
Шаркая ногами, в комнату вошла маленькая старушка с узелком. Она робко взглянула на председателя и шепотом сказала:
— Вот, Ильич, моя курочка-чернушка давеча снеслась… Больному бы передать свеженьких… Митрий Никитич у меня дочку от болезни вызволил…
— Клади на стол. Доктору это будет полезно, — сказал председатель. Дряблое лицо старушки с глубокими морщинками пришло в движение, живо не по летам она улыбнулась и, шаркая ногами, вышла.
Но пока председатель с Варей и Егоровной продолжали обсуждать диету для доктора, в дверь снова постучали. А потом еще и еще… То и дело приходили колхозники и колхозницы, старые и молодые. Каждый нес больному доктору, что имел. Крынку молока с вершком сливок, жбанчик меду, курочку общипанную. Один слабый до водки колхозник, но хороший охотник, на удивленье всем пришел трезвый, да еще принес фунт нутряного медвежьего сала.
— Митрий Никитич сам меня излечил нутряным салом с горячим молоком, — сказал он.
Кажется, желающих помочь больному доктору не было конца.
Сама Егоровна, соседка, принесла пуховую думочку, чтобы больному было удобнее лежать. Но разве
