рубашкой.
В понедельник Родион в третий раз должен был встретиться с Василием Мальцовым.
По дороге в прокуратуру он тщетно пытался побороть праздничный настрой души, чтобы разжечь воображение, вызвать в себе интерес к этой истории. Уж очень полярны были проблемы этого парня и его собственные. У Родиона возникло чувство, что он чем-то даже марает свои святые отношения с Валдой, вникая в переливы неблаговидной связи Мальцова с Галей. Ему захотелось покончить разом это неприятное дело. Пусть Мальцов заработает наказание, которого сам добивается.
«Сегодня же подведу черту, — подумал он. — И отчитаюсь перед Федором Павловичем».
В комнате следователя жара прокалила подоконники, шкафы, даже вода в графине помутнела. С отвращением он в который раз перелистывал дело, первые допросы, снятые со свидетелей, Мальцова, «потерпевшей» Гали, которая преспокойно развлекается с другим. Папка была противно теплая, хотелось пить, но вода казалась несвежей. Ожидание становилось все тягостнее. Пришел следователь, сел за соседний стол, закурил сигарету и углубился в чтение протоколов. Казалось, Родиона он во внимание вообще не принимал.
Родион тяготился все больше, проклиная запаздывавшего Мальцова. Он заставил себя думать о завершении всего этого постыдного этапа ученичества и о том времени, когда наконец-то он перейдет на стажировку в адвокатуру. Затем вступит в коллегию адвокатов, и ему начнут поручать н а с т о я щ и е д е л а.
За соседним столом тем временем уже шла своя жизнь. Являлись с показаниями вызванные на сегодня свидетели. Они отвечали, следователь записывал услышанное, все шло у того как надо, и Родиону было стыдно, что сам он сидит бездарно за пустым столом и теряет авторитет.
«Совсем обнаглел, — подумал он о Мальцове. — Если не под стражей, значит, можно черт те как вести себя».
Прошел целый час, когда в комнату неожиданно вошла мать Гали.
— Федора Павловича где можно найти? — торопливо проговорила она, не здороваясь.
— Не знаю, — отрезал Родион. — Вашим делом занимаюсь я.
— Мне старшой нужен. — Она была явно не в себе. Грубоватое властное лицо потеряло амбицию. С ней происходило что-то непривычное.
— Если хотите дать новые показания, — с деланным равнодушием произнес Родион, — я могу записать. Федор Павлович с ними после ознакомится. Я как раз жду Мальцова.
— Не дождетесь! — отрезала женщина.
— Как это? — возмутился Родион. — Он же ко мне приходит, а не к Федору Павловичу.
— То раньше, — протянула мать Гали, — а теперь не придет. Нет его.
— То есть как нет? — подскочил Родион.
— Совсем нет, — сказала мать. — Он себя того... порезал, — и она показала краем ладони на горло.
Родион ринулся с места.
— Вы понимаете, что говорите?
— А что от Васьки еще ждать, — огрызнулась она, — привык руки в ход пускать. Сначала к людям с кулачищами...
Родион плохо соображал. Он уже не слышал, что говорила эта баба, он понимал, что случилась катастрофа. Катастрофа, беда, к которой он, Родион, имеет прямое отношение. «Да не может быть, — пронеслось в мозгу. — Дело-то плевое поручили, ерунда какая-то. И парень непробиваемый».
— Где он сейчас? — выдохнул Родион.
— В больнице. Можете позвонить. — Она протянула бумажку.
Родион, путаясь в диске, начал набирать номер. Занято. Он уже подумал бросить и мчаться в больницу, но в этот момент ворвалась Галя.
Ее роскошные волосы слиплись от пота, платье, натянутое на груди, промокло, кроличьи глаза потемнели от гнева.
— Уходи! — приказала она матери, с трудом переведя дыхание. — Ты уже сделала свое!
Мать упиралась.
— Иди же, — дочь тащила ее к двери. Слезы негодования блестели на серых ресницах.
— Допрыгались, голубчики, — проорала мать неизвестно про кого, но Галя уже выволокла ее из комнаты.
Через полминуты она вернулась.
— Это я во всем виновата, — вскрикнула Галя. — Я. Даже если он... все равно меня судите.
Родион с отчаяньем продолжал набирать номер больницы. Наконец отозвался чей-то голос.
— Дежурная! Как там состояние Мальцова? Мальцова, говорю...
Казалось, она перерыла все истории болезни, прежде чем дать простую справку. Потом подошел кто- то другой и ответил, чтобы по поводу Мальцова звонили в изолятор. Родион записал телефон изолятора.
— Значит, жив, — сказал он Гале. — Успокойтесь. А то рубите сплеча. Можете ухудшить его положение.
— Да никакого такого положения у него нет. — Теперь она как-то осела, потухла. Голос звучал с полным безразличием. — Обыкновенная история. Только он в ней совсем не виноват.
— Пусть так, — собираясь с мыслями, сказал Родион. — Но отношения между вами были? И на вашу маму он руку поднял. От этого никуда не скроешься.
— А он и не скрывался, — отмахнулась она. — Просто всем этим поступкам есть совсем другое объяснение, чем вы даете.
— А факты? Например, почему он не хотел узаконить ваши отношения?
— Потому что мне это ни к чему.
Тяжба была затеяна матерью этой девочки. Не поставь она событий на принципиальную высоту, может, и поладили бы потом. Во всяком случае, все было бы забыто, перезабыто и осталось только в семейных преданиях. А теперь дочка вспомнила о самолюбии. Раньше надо было думать, милая.
— Не верите? — бросила Галя и отвернулась. — Для вас ведь вся жизнь уложена в статьи уголовного кодекса. Выучили и рады. А она не всегда укладывается. Бывает, что никто не виноват, а сделать ничего нельзя.
— Нет такого положения, чтобы не нашлось выхода. — Родион смягчился, — Может, вместе поищем? — сказал он. — Видите, что теперь стряслось.
— Не знаю я ничего. Господи, — прошептала Галя. Она теребила пуговицу на беечке трикотажной кофты. Пальцы побелели от волнения. — Ведь все дело в том... — она перевела дыхание, — что... что он был для меня совсем случайный человек. Первый встречный, можно выразиться. Если б я его получше знала!
— И вы пошли с первым встречным?
— Вот именно. Пошла. Назло Генке. Мне Гена нужен был. Только по нем я бредила. А он... — голос ее оборвался хрипотцой, точно прокуренный, — он, видно, только побаловаться хотел. Месяца через два стал пропадать. Вот я на стенку и полезла. Думала, лишь бы отомстить. Родители Васины в деревню уехали. Иной раз он на меня поглядывал. Я знала, что он не откажется от меня. — Она сглотнула комок в горле. — Мы и встречались-то с Васей всего ничего.
— Ну, и что?
— Вернулся Генка. И все пошло-поехало. Я про нашу с Васей любовь почти вовсе забыла. Говорю вам, только Генка мне нужен был.
Родион подумал, что надо бы записывать: показания Гали имели решающее значение для квалификации вины Мальцова.
— А с Васей как же? — нахмурясь, уточнил он. — С ним все же продолжалось?
— Хотела разорвать. Чувствую, не могу его обманывать. Позвала его к нам и все рассказала.
— Что рассказали? — упавшим голосом переспросил Родион.
— Что не нужен он мне и не будет ничего. — Она глядела в сторону. — Здесь мать моя нас и
