Сбежавшее лето

—  Это Мэри,— представил ее Кришна.— Она умеет строить гримасы.

— Я должен поблагодарить тебя,— улыбнулся ей мистер Патель,— за горячее участие в судьбе моего племянника. Ему повезло, что он очу­тился в таких добрых руках.

Мэри была очень довольна и ужасно смущена.

— Сделай гримасу, Мэри. Покажи, например, сумасшедшего.

Мэри покачала головой.

— Но я прошу тебя! — настаивал Кришна.

—  Здесь не могу.

— Это же не церковь,— сказала тетя Элис.

Мэри подумалось, что они все смотрят на нее так, будто она поступает подло, отказывая Кришне в его просьбе, а поэтому она постаралась изо всех сил. Тетя Элис, содрогнувшись, закрыла глаза, но Кришна хохотал так, что, схватившись за живот, простонал:

—  Не надо! Перестань! У меня от смеха болит шрам...

На глазах у него появились слезы,   и  дядя  поспешно схватил  его за руку.

— Ты сам просил.— Мэри чувствовала, что очутилась в глупом по­ложении.

Она сердито посмотрела на тетю Элис, которая улыбнулась и под­мигнула ей.

—  Нам пора, милочка. Кришне нельзя так возбуждаться.

Кришна надулся и запрыгал на постели.

—  Не уходите. Я не хочу, чтобы вы уходили.

—  Тихо, мой милый,— строго остановила его тетя Элис, словно реши­ла, что Кришна слишком долго своевольничал.

Тогда он лег и посмотрел на нее своими цвета сливы глазами.

—  Но мы еще и не поговорили как следует. Про остров. Ты был там, Саймон?

—  Я собираюсь сегодня. Хочу собрать все мои вещи.

—  Я тоже хочу туда,— заныл Кришна.— Это нечестно.

Мистер Патель улыбался.

—  Еще успеешь, когда поправишься. Сегодня утром мне сказали, что тебе разрешат жить со мной до приезда твоих родителей, а они, по-моему, должны скоро приехать.— Он посмотрел на тетю Элис.— К делу Кришны проявлен большой интерес. Благодаря,  мне кажется, нашим юным друзь­ям.   Гласность   оказалась   на   пользу!   И   разумеется,   тот   факт,   что они его  спрятали.  Чем дольше человек  пробыл  в  стране,  не  будучи  пойман­ным, тем больше у него шансов получить разрешение на право житель­ ства.

Мэри посмотрела на Кришну, желая убедиться, ценит ли он все то, что они для него сделали, но он, по-видимому, совсем не слушал, что говорит дядя, а только ждал, когда он кончит говорить.

—  Вот о чем я все время думаю,— схватив тетю Элис за руку, выпа­лил Кришна.— Дядя Саймона вез меня на лодке. Откуда взялась лодка? Все время,   пока  мы  там  жили,   мы  ни  разу  не  видели  лодки.  И людей тоже не видели.

—  Разве  ты   никогда  не   заходил  за   мост,   мой  ягненочек?—спроси­ла тетя Элис.

Она посмотрела на Саймона, таинственно улыбнулась и, наклонив­шись, принялась что-то шептать Кришне на ухо.

— Что она имела в виду? Почему не сказала мне? —спросила Мэри, когда они добрались до острова.

—  Наверное, решила, что мне самому захочется тебе показать.

Саймон   тяжело   вздохнул.   Он   упорно   молчал   с   той   поры,   как   они вышли из больницы, но, хотя Мэри заметила это сразу, его молчание ее не слишком тревожило. Она сама большей частью молчала, была занята размышлениями.

Когда Саймон повел ее дальше вокруг озера, она сказала:

—  Ты слышал, что сказал мистер Патель?  О людях, которым разре­шают жить в Англии, если их сразу не поймают?  Знаешь, мы могли бы проделать такое еще раз. Мы могли бы дежурить на берегу и встречать иммигрантов, доставлять их на остров, прятать их, кормить...

—  О господи! — Саймон так круто остановился, что она с размаху на­летела на него.— За кого ты себя принимаешь?—Он  с  минуту холодно смотрел  на  нее   и  затем  добавил   уже  более  снисходительным  тоном:— Разве ты не понимаешь, что, если бы он был из бедных, ему бы не раз­решили остаться? Он получил разрешение только потому, что у него бога­тый дядя. Я слышал, мистер Патель сказал, что мы помогли Кришне, но он сказал это только из вежливости. Словно мы капризные дети и нас сле­дует похвалить. Кроме того, теперь,  когда обо всем известно,  на острове уже никого не спрячешь. Он перестал быть необитаемым.— Он помолчал и, с трудом глотнув, словно у него в горле застряло что-то острое, продол­жал:— Да он, собственно, никогда таким и не был...

Он повернулся к Мэри спиной и пошел вперед. Сначала тропинка эта ничем не отличалась от той, что шла к мосту, такая же сырая и заросшая травой и мохом, но вскоре почва под ногами стала более твердой, и трава исчезла, словно по ней ходили люди. Затем они свернули и увидели берег озера: широкая сверкающая полоса воды, чистая от морской травы, с пристанью и несколькими пришвартованными к ней лодками. Подальше на берегу, отдельно друг от друга, словно чураясь общения, укрыв пледом колени, сидели несколько рыбаков. А позади за деревьями блестел под лучами солнца металл. Там была стоянка машин.

—  Это частный клуб любителей рыбной ловли,— чужим голосом объ­яснил Саймон.— Очень дорогой. Сюда приезжают из Лондона богатые лю­ди. В клуб есть въезд с той стороны, где раньше был дом. Мы никого не встречали, потому что наш конец озера зарос морской травой, а рыбачить можно только в чистой воде.  На далекие же прогулки эти богатые люди с их машинами не ходят. Но они все время были здесь...

Он ссутулился, засунул руки в карманы, и вид у него был хмурый-прехмурый.

Мэри с минуту смотрела, как он стоит и угрюмо следит за рыбаками на другой стороне озера.

—  Саймон! — позвала она его.

Он не отозвался. Рыбаки сидели так неподвижно, что казались мане­кенами, а не людьми. Только их цветные поплавки были в движении, тихо колыхаясь вместе с водой.

—  С острова нам их не видно. И мы им не видны. Поэтому ничего не меняется. Мы можем делать вид, что они не существуют.

—  Делать   вид    и    искренне   верить — это   разные    вещи,— возразил Саймон.

И, оттолкнув Мэри, так стремительно понесся по направлению к мосту, что она была не в силах его догнать.

Отыскала она его на обрыве над гротом. Он стоял, глядя на озеро. На его щеках следами улитки шли полоски от слез. Он вздрогнул, словно не ожидал больше ее увидеть.

— А что ты будешь делать с Ноаксом?—спросил он, словно теперь они могли беседовать только на сугубо практические темы.

— Могу взять его домой,— ответила Мэри.— Тетя Элис сказала, если хочу, пожалуйста.

— Но   он   одичал,— возразил    Саймон.— Он    не    сможет    жить     в доме.

—  Я   ведь   живу,— сказала   Мэри,   чувствуя   себя   счастливой.  Такой счастливой,   что   не   обиделась,   когда   Саймон   безразличным   тоном   за­явил:

—  Но ты же не дикое животное.— И снова отвернулся к озеру.

—  Саймон, ну, пожалуйста, успокойся,— сказала она.

—  Я ничем не расстроен,— ответил он расстроенным голосом. Потом посмотрел на нее.— Если ты возьмешь Ноакса домой, он сбежит при пер­вом же удобном случае и попытается вернуться на остров. Но даже если он доберется сюда, то все равно не сумеет перейти через мост, потому что не может держать равновесие на трех ногах. И тогда он умрет. Умрет от горя...

Он говорил так, будто знал, что это такое.

—  Тогда, наверное, лучше оставить его здесь,— сказала Мэри.

Она понимала, что Ноакс и вправду ни за что не приживется в доме, никогда не будет сидеть у огня, не станет старым, ленивым и толстым. Ничего этого не будет, потому что он познал вкус свободы.

—  Мы время от времени сможем приезжать сюда и смотреть, как ему тут живется.