С громкими причитаниями мать подхватила ребенка на руки, а процессия двинулась дальше, и зрители стали отворачиваться от неприятной сцены, отходя от несчастной женщины. Признаюсь, когда я увидел жалкие остатки изжеванной ступни и то, как жизнь мальчика вытекает из тощего тельца потоками крови, меня замутило и я отвернулся. Акан, на которого обычно маленькие жизненные трагедии воздействовали более глубоко, заметался с искаженным от ярости и ужаса лицом, следя за продвижением повозки с богом. Я коснулся руки Нефар, призывая ее уйти, но она внезапно развернулась, протиснулась через толпу и опустилась на колени рядом с горюющей матерью.
Много раз за грядущие столетия я стану воскрешать эту сцену в памяти, вспоминая, что именно Нефар подбежала к ребенку. Акан вычислил только причину, я осознал лишь безнадежность, а Нефар увидела ребенка…
Она закричала, требуя воды, потом сняла полотняный пояс, чтобы перевязать ногу и уменьшить кровотечение. Оглядевшись по сторонам, я наконец заметил человека с дорожным мехом воды и, отобрав у него емкость, бросился к Нефар.
– Побыстрее, – сказала она, ополоснув рану водой.
Ребенок потерял сознание от боли и потери крови, кожа его стала холодной. Мать принялась качать сына, ее причитания отдавались в моих ушах, как крики диких птиц.
Акан опустился на колени рядом с нами, сгребая пропитанную кровью землю, в то время как я подливал воду, пока не получилась густая масса.
– У тебя есть сера? – спросил он Нефар.
Порывшись в сумочке, она нашла немного порошка, завернутого в пузырь. Я достал из коробки кремневой гальки и немного всыпал в смесь. Вокруг собрались зеваки, глазеющие на нас с любопытством и переговаривающиеся между собой. Но когда Нефар принялась заталкивать смесь крови с грязью в обрубок ноги, мать пронзительно закричала, пытаясь вырвать мальчика у нас из рук.
– Оставьте его в покое, уходите отсюда! Мой мальчик! Сын мой! Вы его убили! Убили!
Толпа тревожно заволновалась, ища, на ком можно выместить гнев и страх. Нефар, Акан и я могли послужить вполне подходящими мишенями. Я быстро приблизился к женщине, заглянул в ее мокрое от слез лицо и прикоснулся испачканным пальцем ко лбу, мысленно проникая в ее сознание.
– Все хорошо, мать, – тихо проговорил я. – Бояться нечего. Сейчас тебе станет лучше.
Лицо ее разгладилось, глаза приняли спокойное выражение, слезы высохли. Прижав голову сына к груди, она спокойно наблюдала, как Нефар продолжает облеплять израненную плоть грязью.
Когда наконец ступня была прилеплена на место и заключена в форму из этой смеси, Нефар одной рукой взяла за пальцы меня, а другой – Акана. Наши глаза встретились. Я понимал, что она видит и мое сомнение, и неуверенность Акана.
Но она прошептала:
– Мы сможем это сделать.
В одиночку никто из нас не сумел бы совершить исцеление серьезно раненного человека. Но когда мощь каждого из нас начала перетекать в другого, воля – соединяться, а сила – удваиваться и утраиваться, в пострадавшего ребенка и его рану устремились потоки энергии – положительное перетекало в отрицательное, вакуум потребности засасывал жизнь в пустоту. Я почувствовал, как от наших соединенных пальцев по моему телу волной прошел прилив лихорадочного жара, а затем так же быстро схлынул, вызвав во мне озноб и тошноту. Перед глазами заплясали круги, зрение мгновенно затуманилось, воздух, ставший сухим и горьким, начал колоть язык. Остаточная энергия медленно рассеялась, и я почувствовал, что ко мне возвращаются силы. Я заморгал, силясь разглядеть что-либо. Ладони мои выскользнули из рук Нефар и Акана.
Грязевая форма на ноге мальчика подсохла и начала растрескиваться. Я увидел, как она отваливается кусками, обнажая полностью сросшуюся стопу и лодыжку там, где недавно висели лишь искромсанная плоть и раздробленные кости. Ребенок зашевелился и застонал.
Взглянув на Акана и Нефар, я увидел в их глазах отражение собственного ликования.
Со всех сторон слышался благоговейный шепот, то и дело звучали слова «магия» и «среди нас ходят боги!»
Люди отступили назад, с почтительностью образуя вокруг нас широкий круг.
Мы могли бы тотчас же спокойно уйти, разве поклонились бы пару раз, оставив невольных зрителей сколько угодно восхищаться нами. Но тут я заметил краешком глаза белые, отороченные золотом одежды жреца, который протолкался в кружок и проревел:
– Уходите отсюда. Назад, я сказал!
Он остановился перед нами, держа руку на кошельке и сердито глядя на сонно хныкавшего мальчишку, вцепившегося в колени матери.
– Что это? – грозно спросил он. – Мне сказали, тут умер ребенок, и я пришел, чтобы выплатить компенсацию семье. Восшествие фараона на престол не должно замарать подобное происшествие – боги будут недовольны.
Акан вскочил на ноги, его щеки залились темным румянцем. Я попытался его остановить, но опоздал.
– И во сколько же теперь оценивает великий Амон жизнь ребенка? Сколько детей позволяет убить золото в вашем кошельке?
Жрец перевел взгляд с Акана на мать. Его глаза выражали насмешку.
– Что за трюки? Никакой раны нет. Ты надеешься обмануть храм?
– Нет! – выдохнула мать, прижимая к себе ребенка. – Его исцелили – он умирал, ступня была почти оторвана от ноги, вокруг хлестала кровь – а сейчас, посмотрите, нога срослась!
Кто-то еще выкрикнул:
