– Ты лжешь.
Он в нетерпении покачал головой.
– Подумай хорошенько, мальчик. К тому времени, когда посвященный готов пройти Испытание, он уже совершил тысячу чудес, видел сотни раз, как невозможное становится возможным. Он ходил по океану, не замочив ног, летал без крыльев, ползал на животе подобно змее и парил в вершинах деревьев, как птица. Разве он мог в таком случае сомневаться, что невредимым пройдет через огонь? Ты бы усомнился?
На миг я лишился дара речи, и в голове закрутились его суждения. Я пытался понять их логику и скрытый смысл.
– Но он не выжил!. – наконец закричал я. – Никто не выживает!
Едва произнеся эти слова, я почувствовал, как по моей спине ползут мурашки от осознания правды. Дарий твердо посмотрел на меня.
– Ты выжил.
– Нет, – прошептал я, но не потому, что отрицал то, что он собирался сказать, а потому, что не хотел это слышать.
Услышать это было невыносимо.
– Ритуал Испытания огнем – единственный способ доказать истинную природу посвященного, – спокойно произнес Дарий. – А ты бы разве не согласился пройти его, если бы вознаграждением стала вечная жизнь?
Мне хотелось спровоцировать его на ложь, испробовать на нем тактику уклончивых ответов, которой он сам так кичился; мне хотелось грозно опровергнуть его слова, заставив доказать их под страхом расплаты его собственной бессмертной жизнью. Мне хотелось с гневным воплем вскочить со стула и броситься на него, вырвать ему глаза и сдавить горло. Я не сделал ничего. Не было необходимости прибегать к сверхчеловеческой силе умственного восприятия, чтобы понять: он говорит правду.
– Мы ошиблись.
Я услышал, как в комнате прозвучали эти слова, произнесенные странным тихим голосом, который не мог быть моим… Но это был мой голос. Едва они замерли, я постарался забыть, что их говорил.
Мы ошиблись. Увиденный нами ритуал был не жертвоприношением, а добровольным выбором человека. Мы погубили храм, Мастеров, спящих учеников, знания, собранные за сто тысяч поколений, и оправдали это правом на самосохранение и защиту всего мира от значительно большего зла. Но никакого зла не существовало. Мы никогда не подвергались опасности. Все происходило как должно… До нашего вмешательства.
Я поднял кубок и отстраненно наблюдал, как дрожит моя рука. Затем снова поставил его. Я мог проглотить вино, и даже воздух при дыхании опалял, словно кислота.
Дарий продолжал:
– Понимаешь, огонь – это испытание и в то же время стимул. Многих призывают для великой работы, но лишь некоторых отбирают на роль подлинных практикующих магов, наделенных бессмертием. Только Испытание огнем активизирует исцеляющие сущности тела, и только познав собственную смерть, маг сумеет достичь высшего состояния духа. Этому научился бы и ты, если бы прошел Испытание в свое время… этому и многим другим вещам.
– Мы все разрушили. – Голос мой звучал хрипло, а слова царапали гортань, словно зазубренные осколки стекла. – Эти смерти… виной всему наши молодость, глупость и несдержанность. – Я вздохнул, и слова эти тяжело повисли в воздухе. Потом я встретился с ним глазами. – А теперь ты пришел, чтобы отмерить мне наказание. Наверное, помучить, а потом убить, как это умеешь только ты, что ты, без сомнения, уже проделал с Аканом и Нефар.
Он ласково покачал головой.
– Я ведь уже сказал тебе, что месть не входит в мои планы, и потом, ты сам подписал себе приговор. Когда ты проживешь столько лет, сколько я, то найдешь определенное утешение в ритме равновесия и поймешь, что такие мелочные побуждения, как месть, похоть и жадность, просто… неуместны.
Он вновь наполнил кубок и, отойдя в сторону на несколько шагов, на миг остановился, глядя на потемневшее окно и море внизу, в котором отражался лунный свет.
– Чего ты никак не можешь понять, Хэн, так это то, что мы, Мастера, несем ту же меру ответственности за случившееся, как и вы. Мы понимали опасность вашего тройственного союза – ведь выбрать-то можно было только двоих! Но природа алхимической магии состоит в том, что занимающихся ею снедает ненасытная жажда творчества. Все мы стремимся открывать новое, бросать вызов общепринятому в поисках более свежих, еще более грандиозных задач. Мы понимали, что вы трое скрываете в себе потенциал чего-то доселе невиданного среди людей нашего сорта. Мы полагали, что сможем направлять его, контролировать и дать миру еще более чудесную силу, чем могли себе представить. – Он помолчал, глядя на остатки вина, а я подумал, до чего эти слова напоминают речи Акана с его благородными мечтами и альтруистическими устремлениями. – Но мы ошиблись. Это шло вразрез с природой, и мы потерпели поражение.
Он повернулся и вновь посмотрел на меня.
– Это твое наследие, Хэн. Вот в чем состоит твоя задача и задача тех, кто выковался в пламени до тебя. Твое призвание – накапливать мудрость и при любой возможности с умом ее распространять. На протяжении истории ты не раз окажешься по правую руку от царей и воинов, давая советы. Ты станешь влиять на ход событий, определяющих путь человечества, – и всегда будешь поддерживать равновесие. Сегодня ты призываешь на войну, завтра возвещаешь о мире. Сегодня предаешь царя, завтра возвышаешь диктатора. Ты излечишь прокаженного и утаишь от умирающего ребенка лекарство. Скорее всего, ты никогда не узнаешь, во имя добра или зла совершаешь свои дела, и в конечном счете это не так уж важно, потому что такова суть жизни. И ты никогда не будешь править, – помолчав, добавил он, и голос его стал твердым и холодным, как камень в самый темный час перед восходом солнца. – Ты никогда не станешь действовать с помощью силы или прямого вмешательства. Важнейшее правило равновесия всегда заключалось в свободе выбора, поэтому отнять ее, неправильно используя магию, – наихудшее преступление против природы. Не сомневайся, это принесет тебе несчастье, ибо помни, нас всегда двое.
Я глубоко вздохнул, осознавая, что едва ли смогу подавить страх перед надвигающимся кошмаром…
