Иначе, вы тоже стали бы преподавать по телевидению.
— А вы, лично, разве не опасаетесь этого? — спросил я.
— Нет, не опасаюсь, Джек. Вы бы просто не старались «достичь сороковки», если бы не смогли подсчитывать ваших студентов.
Эта информация доставила мне удовольствие, но не склонила к опрометчивости. Как гость университета, я не имел ни малейшего желания нарываться на столкновение с университетской администрацией, но правосудие — это сила и оно принесло несправедливость, которую следовало исправить. Кроме того, была необходимость, как указывал Ред, перестроить сознание студентов к пониманию права в его законном смысле, чтобы они могли уловить саму концепцию права в ее высшем проявлении. С другой стороны, обучение жителей колоний земным законам, согласно Уставу, являлось преступлением, потому что равные законы не могут быть применены к изолированным и неравным расам. Эта аксиома была продемонстрирована в истории Соединенных Штатов пожаром в нескольких городах. Мне не стоило опускаться до преступной жизни, неважно, какими бы ни невинными были мои намерения.
Событие, произошедшее на баскетбольном чемпионате, отвлекло мои мысли в другое русло. Играя агрессивным стилем, которому я научил его, моя звезда, Фрик совершил шесть нарушений в игре, передаваемой по телевидению, и был отчислен деканом Бубо из университета за нечестную игру. Розовая полоска нашла Фрика в раздевалке, когда я хвалил его за великолепную игру, и он прочел в моих глазах гнев, возникший при виде бумажки.
— Ничего, Джек, — заверил он меня, — я уеду вглубь страны и буду организовывать там команды. Это мне нравится больше, чем гончарное производство. Прощай, мой почтенный учитель, прощай мой уважаемый наставник.
— Прощай, Фрик, — сказал я с неподдельной печалью, — держи со мной связь. Возможно, в будущем, мои команды смогут сыграть с твоими.
— Я напишу, тренер Джек… а вы скажете Реду, что я вынужден отказаться от должности капитана центурионов?
— Скажу, Фрик.
Внезапно он отдал мне честь, как это делают ирландские военнослужащие, кругообразным движением руки с ладонью, обращенной вперед. Я машинально ответил ему тем же и услышал внятный звук стука его голых пяток друг об друга. Он по-военному повернулся кругом и замаршировал к выходу из гимнастического зала. Его манеры изумили меня, но я тотчас же вспомнил замечание Реда о том, что все харлечиане — способные актеры, придающие большое значение ролям, которые они играют.
То, что я узнал, сильно облегчило мою душу. Уже то, что Фрик стал бы капитаном центурионов в Рождественской пьесе Реда, обрекало его на отчисление.
В тот же вечер за выпивкой в таверне я выслушал комплименты Реда по поводу показанного по телевидению баскетбольного матча и сделал выпад, касающийся сообщения Фрика.
— Ты говорил мне, — небрежно упомянул я, — что еще не начал распределения ролей для Рождественской пьесы.
— Нет еще, — ответил Ред. — Фред был капитаном центурионов в моем гимнастическом курсе. Мне надоели упражнения типа отжимов и выжиманий и я научил парней запрещенным приемам.
— Может, нам следует оставить мысль о студенческой забастовке, — сказал я, — а послать твою маленькую армию и захватить Бубо в плен и судить его военно-полевым судом. Управление университетом с помощью капризов заслуживает лишь одного наказания — стрелкового отделения… На этой планете в административных кругах редко пользуются законами и приказами.
— Так ты говоришь, Джек, что будешь преподавать право?
— Я отправлюсь по прямому пути, если ты займешься кривыми дорожками.
— Тогда, дружок, я тебе кое-что покажу. — Он полез в свою привязанную к бедру сумку и достал оттуда тонкую книжку, отпечатанную с микрофильмов, привезенных с Земли: «Ветхий Завет с комментариями».
Я с пафосом извлек из кармана мой собственный том — вдвое толще книжки Реда — и положил его рядом. Название моей книжки было: «Блэкстоуновские исправленные комментарии и земные статуты». Мы подняли стаканы и переплели руки, чтобы выпить за верность космонавтов друг другу. Мы поклялись своими книгами.
Не успели мы расплести руки, как подвешенный над стойкой телевизионный экран включился и на нем появился виновник нашего пакта — декан Бубо, поздравляющий новых студентов по случаю начала семестра. Он произнес такую же, как и в прошлый раз речь, советуя нерешительным студентам сначала просмотреть каталоги, прежде чем обращаться к районным руководителям факультетских отделений. И на этот раз речь длилась менее минуты.
Внезапно меня затрясло при мысли, которая поразила меня как откровение.
Декан Бубо — не что иное, как телевизионная запись, запрограммированная на показ в начале каждого семестра.
Гэл рассказывал мне, что все другие лекции преподавались по телевидению. Вполне могло быть, что в этом комплексе нет даже педагогического персонала и, что Ред и я были двумя Дон-Кихотами, затевающими поединок с администрацией, существующей только в телезаписи. Даже розовые полоски, присылаемые от декана Бубо, подтверждали мою теорию. Если бы я посчитал, что розовые полоски не являются капризом, то полоска Драки была вручена парню, чье наблюдаемое поведение должно было показаться поведением беспринципного интригана-махинатора. А полоска Фрика была вручена студенту, чье поведение на игровом поле представлялось поведением тигра с агрессивными инстинктами, опасными для общества.
Но что ж это за разум, мыслящий так буквально, что воспринял поведение этих парней вне контекста пьесы и матча?
Ответ был прост. Только аналитическое устройство оценивало бы общее поведение лишь на основе наблюдаемого, не учитывая сопутствующих значений, и этим устройством не являлся ни человеческий, ни какой-либо другой мозг. Я молча подыскивал подходящее харлечианское название и вдруг понял: декан Бубо — компьютер, связанный с телевизионной сетью. Так как логика Харлеча была такой же, как и логика Земли, а датчики показали при первом же нашем облете планеты, что континенты на северном полушарии связаны континентальной коммуникационной сетью, то отсюда следовало, что компьютер был соединен с остальными университетскими деканами. Тот, кто управлял деканом Бубо — управлял всей планетой.
Все это пришло мне в голову, потому что на нашем звездолете были микрозаписи по кибернетике, а я их когда-то просматривал.
Ред рассказал мне, что вернул Драки к себе переписчиком и сейчас Драки переводит «Гамлета» на харлечианский язык. Я постарался изобразить заинтересованность.
— А почему бы ему не перевести Библию?
— Это — твоя парафия, — ответил Ред. — Кроме того, харлечиане не проглотят ее без солидной редакции.
Однодневный глубокий наркоз позволит мне выучить язык компьютеров. И тогда, пятнадцать минут наедине с «деканом Бубо» позволят мне установить на этой планете справедливость и милосердие гораздо надежнее и проще, чем тысяча студенческих забастовок.
Харлечиане «проглотят» Библию такой, какой она написана, так как благодаря мне, декан Бубо издаст несложный эдикт — читайте, верьте, поклоняйтесь!
Реду О'Харе, созерцающему свой пупок-драму, совсем не нужно было знать, что в настоящий момент он пьянствует с новым Павлом,[66] видоизмененным в подобие Лютера.[67] Все университеты на этой планете должны быть перепрограммированы на единый курс обучения. Исчезнет плетение корзин, птицеводство и гончарное производство. Появится человеческая техника, основанная на самых современных достижениях науки и техники, чтобы слить этих существ с Абсолютом.[68] Из Университета-36 по всему Харлечу разойдется Слово, усиленное и укрепленное твердотельными электронными схемами.
Правда, Межпланетное управление колониями может задать мне взбучку, но в свете вечности, даже МУК должно благодарить меня за содеянное. В их настоящем состоянии у этих земляных пучеглазых пчел отсутствовали агрессивность, чувство борьбы и завершенность, требующиеся от производительных рабочих сил. Проникновение протестантской морали трансформирует Харлеч в первоклассное колониальное
