меня.
— Ну, теперь ты посвятишь мне больше своего времени, а Бубо укоротит свои руки.
— Да, — ответил я, садясь на диван рядом с ней, — а как ты чувствуешь себя?
— Немного раздутой, — улыбнулась она, — а так — все хорошо.
— Ты продержишься еще неделю?
— Я могу сдерживаться восемьдесят часов.
Кара не поняла сути моего вопроса. На Харлече мужская особь, ответственная за беременность, редко интересовалась условиями женщин и их самочувствием, и для Кары было внове встретить мужчину, ответственного за ее самочувствие, вплоть до сочувствия ее утренней болезненности. Деторождение на Харлече трактовалось столь же легковесно, как и само зачатие.
— Мамочка, ты чувствуешь, как бьется ребенок? — спросил я. Мои приставания иногда доставляют ей удовольствие, иногда же чем-то ее задевали; сегодня это ее задело:
— Если это дитя забьется, у мамы появится новый объект забот.
— Дай мне знать, если я понадоблюсь тебе, — сказал я. — А я пойду готовить завтрашнюю проповедь.
— Ну, конечно же, сегодня ты мне не понадобишься. — улыбнулась она, пошлепав себя по животу.
Когда поздним вечером я растянулся на постели рядом с Карой, повторяя в уме уже написанную проповедь, меня внезапно озарило, что я совершенно забыл о Тамаре. В самом деле, я напрочь забыл об этой женщине.
Утром меня разбудил телефон. Я мягко скатился с постели и взял трубку в библиотеке, заметив, что на поверхности было восемь часов.
— Учитель Джек слушает.
— Джек, это Фрик. Десять минут назад в камере повесился Нессер. Он оставил для тебя записку, в которой объясняет, что уходит раньше срока, потому что нет смысла задерживать рейс.
— Куда он направился?
— На Небеса. Он свил веревку из своей туники… Джек, эта затея с Раем дурно пахнет с точки зрения принуждения законными методами…
— Оставь теологию, Фрик. Где тело?
— Взято криогениками для использования.
— Позвони в морг и попроси главного анатома подержать тело целым до моего прихода. Затем позвони в больницу, пусть пришлют через двадцать минут к моей квартире носилки и доставят мою жену в морг.
— Она мертва, Джек?
— Нет, она жива. Направляйся к моргу и возьми с собой восемь патрульных и одного сержанта. Будь в полной форме и надень эполеты.
— Что будет, Джек?
— Нессер умер христианином и я собираюсь отслужить заупокойную службу. Я хочу, чтобы ты тоже присутствовал.
— Есть, Джек.
Ред был еще у себя дома, когда я, наконец, дозвонился к нему. Он одобрил заупокойную службу, как проявление студенческой солидарности и пример земной симпатии.
— Я приду туда с Рено и отрядом центурионов.
Я повесил трубку и вернулся в спальню. Моя суета разбудила Кару и она сонно спросила:
— Что-нибудь случилось, дорогой? — Да, случилось. Повесился Нессер.
— Ох! Тебе приготовить завтрак или ты поешь в столовой?
— Только не сейчас, дорогая. Мне нужно пойти помолиться на похоронах парня.
— Зачем?
— Я — пастор этого парня. И я хочу, чтобы ты тоже присутствовала, как жена пастора.
— В качестве действующего лица?
— В качестве действующего лица я бы тебя не звал, в виду твоего положения. Но в качестве жены священника, согласно ритуалу, тебе положено присутствовать.
— Конечно же, Джек. Мне нравятся земные ритуалы.
— Это печальная церемония, любимая. У тебя есть черная туника и вуаль?
— Вуаль?
— Ну да. Такая сеточка.
— Здесь нет ни одной. А на лососевой ферме — сотни…
— Ладно, тогда придумай что-нибудь по части черной туники. Я покидаю тебя, чтобы сделать нужные приготовления, но пришлю за тобой носилки. Они прибудут через двадцать минут и отвезут тебя в морг.
— Я предпочла бы пойти в морг пешком.
— Но это же ради твоего здоровья, дорогая.
— Хорошо, мой любимый муж. Но предупреди, чтобы меня высадили снаружи хранилища.
— Предупрежу, дорогая.
Я отправился прямо в морг и перед смотровым окном установил аналой, который я намеревался использовать как кафедру. Я вкратце объяснил главному анатому цель моего визита. Он вошел в хранилище и распорядился подкатить операционный стол с Нессером к смотровому окну. По моему предложению, главный анатом выстроил своих четырех помощников в ряд за телом Нессера, словно пажей, поддерживающих мантию. В своих черных термических скафандрах они были немного похожи на вампиров, но их вид был весьма эффектен.
По разговорной трубе распорядитель сказал мне:
— Я могу дать вам двадцать минут, учитель Джек.
— Этого будет достаточно, — ответил я.
Я торопливо набросал несколько фраз, в которых просил человеческого прощения для мертвого, за его нравственную неустойчивость, и божественного милосердия у Высшего Суда. Пока я готовился к службе, вереницей вошли полицейские, а за ними последовали Ред и его центурионы. Собрались все, кроме Кары, у которой, по видимому, возникли трудности с одеванием туники.
Кара нужна мне была только как символический штрих и я знал, что руководителя анатомов беспокоила затяжка церемонии, поэтому я повернулся и дал знак, что готов начать заупокойную службу. Положив для контроля часы на аналой, я коротко описал жизнь Нессера такой, какой она была мне известна, и сказал о его искреннем содействии; все это должно было попасть в юридические и гражданские анналы планеты.
Поглощенный свои панегириком, я все же заметил, как вошел курьер декана и что-то сказал Реду. Ред немедленно ушел, а курьер декана остался. Одет он был соответственно случаю, но его присутствие поколебало мое самообладание. Если Бубо готовил какой-то трюк, то он, конечно, выбрал неподходящее время для этого. Чтобы приглушить в своих мыслях мирские заботы, я, наконец, заговорил о том счастье, которое Нессер получил в связи с его обращением. Я потратил на панегирик немного больше времени, чем планировал, так как тянул время до прибытия Кары. Но теперь она определенно запаздывала и я был вынужден начать молитву.
Ради Фрика, на протяжении молитвы я подробно остановился на грехе самоубийства. Моей целью было показать начальнику полиции, что осужденный преступник не мог избежать наказания совершением самоубийства. С другой стороны, в назидание генералу Рено, я превознес парня за отважную воинственность, которая вела его к лобовой атаке райской цитадели. Так как напряжение способствует обращению присутствующих, я долго и громко молился, чтобы безграничное милосердие распространилось на душу Нессера.
Ходьба по политическому канату в процессе молитвы требует дальновидного и тщательного взвешивания каждой ссылки, так что молитва длилась дольше отведенного ей времени. И все же, когда после слова «аминь» я поднял глаза, Кары еще не было.
Тогда я повернулся благословить останки Нессера и обнаружил нарушение в связи между главным анатомом и мной. Он дал мне двадцать минут, очевидно, не от начала панихиды, а от моего прихода в
