повернувшись к двери, попытался что-то произнести, но обнаружил, что в горле у него пересохло.
Но это же его дом, чёрт побери, и он в нём хозяин! Он не собирался подчиняться никому и ничему, кроме здравого смысла, а это означало, что он сможет устоять перед этой женщиной и её многообещающими губками.
– Войдите, – прохрипел Седжуик и был несказанно удивлён – хотя и не пожелал бы в этом признаться, – увидев Симмонса и нескольких слуг, несущих ведра с горячей водой, от которой поднимался пар.
– Её милость подумала, что перед отдыхом вам, возможно, захочется принять ванну, – пояснил дворецкий.
Слуги прошли в расположенную в глубине спальни ванную комнату. Затем появилась служанка, неся поднос с завтраком для хозяина.
Сначала поцелуй, теперь эта забота. Но через несколько минут, сидя в горячей ванне и наслаждаясь чашкой ароматного чая и тостами с маслом, он понял, что Эммелин была ещё большей чертовкой, чем он подумал сначала.
К тому времени, когда Алекс проснулся, день уже был в самом разгаре. Несмотря на череду прерывистых сновидений, рисовавших соблазнительную молодую блондинку, он почувствовал себя самим собой, здравомыслящим и готовым справиться со стоящей перед ним задачей – избавиться от Хьюберта и леди Лилит, а затем от Эммелин.
Алекс открыл шкаф в поисках чистого жилета, и внезапно его окутал аромат фиалок – её аромат. Посмотрев внимательнее, он увидел спрятанный в самой глубине шкафа потёртый коричневый саквояж – её саквояж.
Вещи Эммелин, её секреты, возможно, даже документы наверняка хранились в этом ничем не примечательном на вид саквояже.
«Нет, вряд ли это будет честно, – сказал себе Алекс и закрыл дверцу гардероба. – Не подобает рыться в личных вещах женщины».
Но как он сможет разгадать тайну её прошлого, если не проведёт небольшого исследования? Разве он не имеет права знать, кто разгуливает по городу, прикрываясь именем баронессы Седжуик? Его рука потянулась к дверце шкафа и открыла его.
«Нет. – Он опять закрыл шкаф. – Куда девалась моя воспитанность? Моя честь?»
Но затем, на время позабыв об этих качествах, Алекс снова распахнул дверцу и, опустившись на колени, открыл старый саквояж. Однако если он ожидал найти там что-то, что позволило бы понять ему, кто такая Эммелин, то он сильно ошибся. Все её имущество состояло из простого муслинового платья, мрачной серой накидки, неописуемых белых хлопчатобумажных панталон, пары изношенных туфель, неаккуратно связанных чулок, очков, потрёпанных и замусоленных экземпляров справочника Дебретта и справочника Беллингсуортса по истории дворянства в Англии.
Так же быстро, как он открыл саквояж, Алекс добрался до дна и не нашёл там ни надписей на книгах, ни даже инициалов на саквояже, которые дали бы намёк на имя его владельца, – ничего.
– Проклятие, – пробормотал он и оттолкнул саквояж в сторону, раздосадованный тем, что ничего не нашёл. К тому же его ужаснул собственный бесчестный поступок.
– Кхе, – раздался с порога кашель. Алекс вздрогнул и оглянулся через плечо.
– Вы что-то потеряли, милорд? – Нахмурившись и сжав губы, Симмонс смотрел на него.
– Гм, скорее нашёл. – Алекс поднялся, держа выбранный наугад галстук. – Что-то требует моего внимания, Симмонс?
– Простите, я надеялся, что вы уже проснулись. Мне хотелось бы поговорить с вами о леди Седжуик.
– Что она теперь натворила? – Алексу не понравилось, как прозвучали слова Симмонса.
– Ничего, – ответил дворецкий. – Пожалуй, вы могли бы сделать что-нибудь для неё.
– Для неё? Симмонс, вам не кажется, что эта леди уже и так чрезмерно пользуется моей щедростью?
– Она сделала только то, что сделала бы на её месте любая другая леди, – возразил Симмонс.
Алекс с трудом подавил желание застонать и решил, что подумает, не отправить ли Симмонса на пенсию – этот человек всё время вставал на защиту леди, которая, по всей вероятности, вовсе не была леди.
Дворецкий раздвинул шторы и впустил в комнату ясный дневной свет, ярко высветивший следы дурного поступка Алекса. Пару раз хмыкнув, Симмонс подошёл к вещам Эммелин, торчавшим из-под поспешно закрытой дверцы шкафа. Он наклонился, взял их, аккуратно расправил и сложил в саквояж. Затем вернул его точно туда, куда он был поставлен хозяйкой. Затем он достал из гардероба жилет и сюртук для барона и положил их на кровать, словно ничего не случилось.
– С вашего разрешения, милорд, осмелюсь дать вам совет, – произнёс Симмонс, глядя прямо в глаза Алексу. – Если вы хотите лучше узнать леди, то, вероятно, вместо того, чтобы интересоваться подробностями её прошлого или пытаться докопаться до них, – сказал он, выразительно глядя на шкаф, – завоюйте её доверие. Тогда она будет больше расположена поделиться своими секретами.
Алекс решил, что слова слуги имеют смысл. С какой стати Эммелин будет доверять ему, не сделавшему ничего, чтобы расположить её к себе? Он только воспользовался её поцелуем, а потом сбежал как самодовольный болван.
– Как это сделать? – спросил он, сомневаясь, что действительно хочет услышать ответ своего дворецкого.
Симмонс нахмурил брови, молча давая понять, что такие советы не входят в его компетенцию, но в конце концов сказал:
– Вероятно, это лучше всего оставить на ваше усмотрение.
«Моё усмотрение и Эммелин – два несовместимых понятия», – хотел было пояснить Алекс, но не стал этого делать. Он закончил одеваться и, вслед за дворецким выйдя из спальни, спустился по лестнице.
Куда бы он ни взглянул, Алекс везде видел изменения, устроенные Эммелин в его жилище, сейчас мало чем напоминавшем дом, оставленный им всего несколько месяцев назад. Не было ни единого уголка, к которому Эммелин не приложила бы свою руку. Во всяком случае, Седжуик предполагал, что это так, если вспомнить о счетах, подтверждавших эти изменения.
Новые драпировки (зелёная шёлковая парча, «Ли и сыновья. Драпировки», семьдесят два фунта стерлингов), подходящие к ним модные изящные столики в греческом стиле под окнами на лестничной площадке второго этажа («Братья Брэдли. Изготовление мебели», сорок семь фунтов за каждый столик) и серия акварелей, счета за которые ему не попались.
Алекс остановился перед одной из картин и увидел, что на ней изображён южный луг около замка Седжуик – тот, где семья любила летом устраивать пикники. «Когда семья ещё была достаточно большой, чтобы устраивать такие развлечения», – подумал Алекс.
Его мать всегда любила подобные встречи и часто приглашала родственников и друзей на летние месяцы погостить. Но после того как умерли его отец от сердечного приступа, а мать от лихорадки вскоре вслед за ним, в имении стало тихо. За все годы, когда его родителей уже не было в живых, Алекс почти позабыл о тех безоблачных днях. Сколько лет прошло с тех пор? Почти пятнадцать.
Однако, глядя на зеленеющие поля, небольшой пруд и вековой дуб на заднем плане акварели, он почувствовал, как в нём постепенно пробуждается ностальгия, ему показалось, что он видит сидящую у воды мать и рыбачащего неподалёку отца.
– Симмонс, – окликнул он дворецкого, – откуда взялись эти картины? – Он никогда ни одной из них не видел, и, конечно, Эммелин не могла заказать их за такое короткое время.
– Классика, – улыбнулся дворецкий, глядя на картины. – Уверен, их рисовала ваша бабушка.
Его бабушка? Алекс ещё раз взглянул на композиции. Он не знал, что она умела рисовать, тем более была способна передать такие волшебные мгновения.
Его размышлениям неожиданно положил конец резкий звон колокольчика наверху.
– Должно быть, это леди Лилит. Опять она, – проворчал Симмонс. – Милорд, как долго будут оставаться Денфорды на этот раз?
– Полагаю, недолго, – промолвил барон и вместе с Симмонсом пошёл дальше по ковру (насколько он помнил, очень дорогому), мимо окон с новыми драпировками (объясняющими дополнительные приписки на счёте мистера Ли за жёлтую парчу и белую отделку) и пары кресел (несомненно, искусной работы братьев Брэдли).
Алекс покачал головой. Эта женщина пронеслась по его дому как ураган – и превратила прежде мрачные и безликие комнаты, хотя ему и неприятно было это признавать, в уютный дом.
У дверей в бальный зал собрался, казалось, весь штат слуг, и все с увлечением наблюдали за тем, что происходило внутри.
Симмонс кашлянул.
Мгновенно к подошедшим обратились испуганные взгляды, а затем слуги, словно лани, заслышавшие рог охотника, бросились в глубь дома, на ходу кланяясь и извиняясь.
Алекс подошёл ближе, чтобы увидеть, что так увлекло их, и с любопытством заглянул в бальный зал. Сначала он подумал, что попал в чужой дом, потому что огромная комната перед ним определённо не имела ничего общего с прежней, которая существовала в его доме на Ганновер-сквер, с тех пор как существует сама площадь.
Исчезли тёмно-красные портьеры, позолоченные украшения, бесконечные ряды неудобных кресел. Фламандские гобелены, картины в тёмных рамах, витые канделябры – ничего этого не осталось.
– Не сердитесь на слуг, милорд. – Симмонс сиял, как гордый отец семейства. – Наблюдать за её работой – это честь и удовольствие.
После этого дворецкий возвратился к выполнению своих обязанностей, а Алекс снова посмотрел на открывшийся его взгляду хаос.
Пол зала был застелен парусиной, и рабочие на стремянках заново расписывали потолок. Алекс прошёл на середину и увидел над головой изумительное, сказочное небо, менявшее оттенок от розового рассветного до волшебного цвета звёздной ночи. Оно выглядело настолько реальным, что, казалось, можно протянуть руку и сделать невозможное – дотронуться
