барельеф, изображающий мужчину, пытавшегося усмирить коня. Мать называла это доказательством художественного вкуса греков, но Гермиона считала барельеф примером идеальной мужской красоты.
Теперь она понимала, как ошибалась, потому что при виде полураздетого Рокхерста у нее перехватило дыхание. Она поднялась и схватилась за перила, чувствуя, как набухли груди и стали тугими соски. Тело словно покалывали сотни невидимых иголочек. Она только и могла, что ошеломленно уставиться на его мускулистые предплечья, на гордую посадку головы, на руку, уверенно державшую меч. Колени Гермионы подогнулись, но не от страха, а от того, что между бедрами стало невыносимо жарко.
Нет, больше она не боялась. По крайней мере, не того, чего опасалась раньше.
Ей стало не по себе от странной ноющей боли в потаенном местечке внизу живота. Она понятия не имела, что все это означает. Только не могла отвести от него глаз. Не могла не представлять, как он выглядит совсем обнаженным. Потому что у нее не осталось сомнений: только он сможет облегчить терзающую ее странную потребность. Разделаться с ее страхами.
И тут ее внезапно осенило. Она смотрит на него, не ощущая ни малейшей тошноты!
Просто идеально! Теперь, когда она знала, что его любимые развлечения – шантаж и убийство, способна находиться вблизи от этого человека и не корчиться от приступов рвоты!
Она снова дернула за кольцо.
Роуэн громко залаял, раздраженный ее присутствием и неспособностью хозяина видеть назойливую девчонку.
Рокхерст внимательно посмотрел на пса и повернулся к Гермионе. Синие глаза, один взгляд которых мог довести до обморока любую дебютантку, впились в то место, где она стояла. На какое-то мгновение Гермионе показалось, что он видит ее. Желание, смешанное со страхом, вновь загорелось в крови, особенно когда он устремился к ней с арбалетом в руке. Снова уставился на нее в упор, прежде чем оглянуться.
– Что с тобой сегодня, мальчик? – спросил он Роуэна – Что-то не так?
Гермиона оцепенела: сейчас их разделяло не более дюйма. Дышать она не смела, боясь, что выдаст себя. И зачарованно смотрела на его губы. На морщинки в уголках глаз. Он и раньше смотрел прямо на нее, но она уже привыкла быть невидимкой. И его взгляды не слишком ее волновали. Но это?! Это совершенно обезоруживало!
Такая близость… такая интимная близость… она даже ощущала его запах. И, не справившись с собой, медленно бесшумно втянула воздух. Никакого запаха рома. От него пахло мужчиной: строгие нотки и богатые оттенки… Желание сотрясло ее с такой силой, что колени задрожали. Но Гермиона продолжала цепляться за перила, смутно сознавая, что желание сотворило с ней нечто невероятное, бывшее за пределами понимания.
Магазины и шелка, сплетни и балы. Променады и флирт – вот ее империя. Не этот темный мир, в который вверг ее Рокхерст, сам того не зная.
Может, сплетники и злые языки были правы? И в графе таится зло, с которым не справится ни одна женщина?
Но Гермиона не хотела укрощать такого зверя. Даже не пыталась сдержать его, потому что именно в этот момент ее обуяло необоримое предчувствие беды, которая должна вот-вот случиться.
И беда случилась.
Тихое рычание Роуэна побудило Рокхерста круто развернуться за миг до того, как предательская дрожь земли предалась его ступням.
Он взглянул налево, потом направо, пытаясь определить, где должна появиться дверь, но луч света пронизал тьму как раз перед ним.
Расставив ноги, граф поднял арбалет. Все это он видел сотни раз: слепящий свет, мерцающая радуга до того, как дверь наконец откроется. И хотя он никогда не знал, кто появится из-за этой двери, одно условие никогда не менялось: это будет воплощение зла.
Но никогда в жизни и ни в одной легенде, перешедшей к нему от предков, не описывался ужасающий вопль банши,[3] раздавшийся за его спиной, когда столкнулись два мира.
Пришлось обернуться. Иисусе, сзади действительно кто-то был!
Пронзительный крик ударил по нервам. Женщина? И какого же дьявола делает здесь эта юбка? Да еще после того, как он велел Кэппону запереть дверь на засов?
Но на ступеньках по-прежнему никого не было. Пронзительные вопли доносились с совершенно пустого места!
Однако это безобразие ничуть не беспокоило Роуэна. Пес яростно лаял при виде более неотложной проблемы. То, что вначале казалось крошечной щелью, постепенно расширялось, свет стал ярче полуденного солнца. А потом раздался постепенно нарастающий рев, словно разом заговорила тысяча пушек, сопровождаемый слепящей вспышкой молнии, похожей на те, которые вырабатывала одна из новоизобретенных электрических машин, так восхищавших брата Трента Гриффина.
Когда взрывная волна ударила в графа, он, вместо того чтобы, как всегда, устоять, на чем-то поскользнулся и упал на спину. Арбалет вылетел из руки и приземлился рядом с крыльцом.
Рокхерст затейливо выругался и попытался встать. Подумать только, дважды за вечер попасть в глупейшую ловушку! Сначала в «Олмаке», потом здесь. Теперь он весь покрыт мерзкой дрянью.
Ну и вечер! Неужели это еще не все и дальше пойдет еще хуже?!
Мрачный зловещий смех наполнил сердце тоской.
– Неприятности, друг мой? Значит, может пойти…
Рокхерст встал и осторожно повернулся.
– Милафор? – Он поднял руку, но тут же понял, что лишился арбалета. Пришлось искать меч. Куда
