скрывает девичество мужской. одеждой и выглядит «отроком красоты несказанной». В Тобольске — «стольном граде Сибирском» — их верстают в казаки. «Во казацком чине» они пускаются в трудный путь к Якутскому острогу.
— Не славная ли это спутница анюйского землепроходца?
— Не знаю… Для тех времен такой маскарад неудивителен. Въезд «жонок» в Якутск был запрещен тобольскими воеводами, и свою девицу удалец переодел отроком.
Увеличительное стекло дрожало в руке краеведа, с необычайным волнением он рассматривал листы следующей части повести.
— Не правда ли, здорово? «Вотчина златокипящая»! Ваш землепроходец, Вадим, не только великий грамотей, но и даровитый писатель. Иначе и не скажешь, — в Якутском остроге скапливались бесценные пушные богатства……
Удалец с отроком прибывает сюда вовремя. Якутский острог бурлит, готовый к «извержению огненному». Здесь, на краю света, собрались самые отчаянные головушки — казаки, высланные из Тобольска, Мангззеи, Енисейска, непослушные, непокорные, «заводчики разных смут казаческих». Недовольство накалилось злоупотреблениями якутских воевод, душивших новоселов повинностями.
Появление удалого молодца с именным перстнем Болотникова (печать атамана помнили многие ссыльные казаки) приводит к вспышке.
Объединившись, казаки и гулящие люди решают истребить воевод, стрельцов и ярыжек, захватить Якутский острог. Воеводам удается поймать одного из заговорщиков. Не стерпев пытки каленым железом, он выдает план восстания. Воеводы «оберегаютца», верные им стрельцы ловят главного зачинщика мятежа — бывшего есаула Болотникова Василия Бугра. Его бьют на площади кнутом и заковывают в кандалы.
— Ух! Смелая люди была… — пробормотал Илья.
Он слушал Любича так внимательно, что трубка его давно погасла.
— Просто удивительно! — воскликнул ученый. — На Крайнем Севере нашелся документ, решающий давний спор…
— Дальше? Что было дальше? Переводите же, Любич…
Удалой молодец силушкой богатырской ломает решетку темницы в подвалах якутского приказа, освобождает Василия Бугра. Казаки захватывают ружья, пороховую и свинцовую казну, а у пристани струги и купеческий коч с хлебными и соляными запасами. На коче и в стругах «полета удальцов побежали на низ Леною рекой на море». С того времени «Авдотюшка не скрывается, в сарафан девичий одеваетца»…
— Представляете, Вадим, что мы нашли?! Тут вся подноготная якутского казацкого восстания…
— Казацкого восстания?
— Вот именно… Историки так и не разгадали причин далекой якутской вспышки. Она казалась им случайной. А тут гремучим порохом послужили сподвижники Болотникова…
Окончательно потрясла Любича последняя глава казачьей повести о перипетиях бурного плавания казаков — «в заносье».
Восставшие казаки укрылись в протоках огромной дельты Лены. Они решают плыть морем студеным «на Ковыму реку» и потом уходить на Погычу, «искати землицы дальние, вольные».
Удалой молодец разузнает от встречных мореходов о сборах Семена Дежнева в Нижне-Колымской крепости. С попутной оказией он плывет на Колыму «дозорным», прежде сотоварищей и успевает попасть вместе с Авдотюшкой на последний коч флотилии Дежнева.
Силушкой славясь на весь караван, он помогает кормчему. Страшная буря отбила два коча от всей флотилии. Почти былинным языком живописуются злоключения мореходов в бурном «море окияне», высадка потерпевших кораблекрушение на суровые берега заморской «маг терой землицы».
Удалой молодец выплывает на мачте, «выносит свою суженую из волн без памяти». Мореходы, собрав уцелевшие пожитки, ставят на пуртынном берегу зимовье, ограждаясь тыном, завязывают добрые отношения с воинственными соседями — «племенем квихпах писаные рожи».
Любезный молодец строит дом. После долгих скитаний «удалец с голубушкой» обретают отдых, покой и счастье…
— Эх и документик! — восхитился Любич. — Как ни верти, а первое поселение в Америке казаки поставили триста лет назад!
…«Житие» в неведомой земле сплотило новоселов в крепкий казаческий Круг. «Второю весной» Круг решает «послати на Русь матушку гонца надежного, верного, тайного… вольных казаков да охочих людей в Новую Сечь звати, припасы, оружие, снасти привозити».
Трудную миссию поручают удалому молодцу с Авдотюшкой неразлучною. Казаки доверяют гонцу призвать «имянным вещим перстнем» атаманить в Новую Вольную Сечь Семена Дежнева, а «землю матерую, что отведали за морем, в великия нерушимыя тайны держати».
— Странно. Почему Дежнева?
— Ну, это понятно: Дежнев вышел из простых казаков, был умен, храбр, любознателен и по тому неспокойному времени добр. Делил все беды и радости с товарищами, предпочитая обходиться с народами Сибири «ласкою, а не жесточью». Но посмотрите, что совершает удалой молодец с Авдотюшкой!
На кожаной байдаре вместе с эскимосами переплывают, они пролив между Азией и Америкой, минуют «Большой Каменный нос, что промеж сивер и полуночник», и, почти не приставая к опасным берегам, «идут морем» вдоль чукотского побережья. В устье Колымы мореходы с грустью прощаются с друзьями и «на куяках» поднимаются вверх по Колыме, к Нижне-Колымской крепости, сказавшись там «ушлыми из Чюхочьего плену».
Удалец припоздал — не застал в крепости своих мятежных сотоварищей. Они благополучно достигли на коче Колымы, встретили Михаила Стадухина и, влившись в буйный его полк, ушли последним зимним путем «во след Степану Моторе» через Камень на Погычу.
Неудача не смутила удалого молодца. Он решает подыматься вверх по Анюю с проводником — юкагирским аманатом — и через Камень достигнуть Анадыря. Надеясь вернуться обратно в крепость с Дежневым «сбирати припасы, снасти да вольные люди в ту Новую Сечь», добрый молодец с Авдотюшкой закапывают тайно ларец с повестью в Атаманской башне.
— Ай да баба! Такой жена, Вадим, ищи: все равно Геутваль — везде за мужиком ходить будет!
Илья расчувствовался. На глазах старого эвена блестели слезы. Я вспомнил отважную чукотскую девушку.
Сжалось сердце, может быть, мы расстались с ней навсегда…
Заканчивалась повесть жаркими строками стихотворного диалога «удальца с голубушкой». В постановлениях казаческого Круга оба зрят высший смысл «Чести и Правды казаческой»…
Любич осторожно закрыл книгу.
День окончился. Малиновое солнце тлело в фиолетовом сумраке. Мохнатые лиственницы на близком увале застыли, к чему то прислушиваясь. Совсем близко, за кустами, в Стадухинской протоке, тихо крякали утки.
— Удивительно… — наконец проговорил Любич, — удивительно и просто. Сорок лет спустя после этих событий, в 1680 году, казаки затеяли второе восстание в Якутском остроге. В заговоре участвовал один атаман, казачьи десятники и тридцать рядовых казаков. Они собрались «побить до смерти» якутского стольника и воеводу, захватить пороховую и свинцовую казну, оружие, припасы и бежать в «заносье». Видно, американские робинзоны прислали на Русь второго гонца.
— И чем же кончилось восстание?
— Заговор раскрыли, зачинщиков казнили, а рядовых казаков в кандалах сослали в дальние остроги. Но о Вольной Сечи за проливом воеводы не допытались. Никто не выдал заветной тайны. Историкам и это восстание до сих пор кажется случайной вспышкой.
Все это было необычайно интересно. Я спросил Любича, почему нигде в своей повести казачий певец не отождествляет себя с главным героем — «удалым молодцом».
— Такова особенность древнерусских повестей… В те времена жанра автобиографических повестей просто не существовало.
— А казаческие повести?
— Впервые появились в Запорожской Сечи, сочиняли их гусляры. На Руси первую казаческую повесть «О взятии царства Сибирского» написали сподвижники Ермака в тридцатых годах XVII века. Десять лет
