Исхода.
– Исхода? – спросил Босх ошеломленно. Позади в ярких дымных взрывах гибли последние его соратники.
– Да, Исхода. Потому что Исход переживут лишь немногие. Избранные. Большая часть их, – за окном что-то шевельнулось, может быть, невидимый собеседник указал в сторону красочной канонады, – не пережила бы.
Босх молчал. Позади небо окрасилось в дымно-оранжевый цвет, свойственный закатам накануне больших потрясений.
– Даже так, Леша... Так как ты – согласен выполнить условие? Это ведь даже не условие, так – условность... Тем более что подобную работу ты и делал последние десять лет!
Босх тряхнул головой, тяжело глянул на черное глянцевое стекло, похожее на нефтяную пленку над речной водой.
– Условие, гришь?! – спросил Босх злобно. – А ты кто такой, чтобы ставить мне условия?! Засел в тачке, как в танке! Выйди, покажи морду свою!
– Ты напрасно хорохоришься, – ответили ему усталым тоном опытного воспитателя капризному пятилетнему ребенку, – проблема ведь очень проста, и выбор твой невелик. Соглашаешься – живешь, нет – до встречи по ту сторону. Но если ты настаиваешь, я покажусь.
Блестящий, отражающий алое зарево борт машины рассекла длинная ровная трещина – открылась передняя дверь и стала распахиваться дальше с режущим уши ржавым скрипом. Босх попятился, неотрывно глядя в темное нутро открывающегося проема. На лбу бывшего главаря выступил пот, крупные капли текли по лицу, и казалось, что Каточкин плачет.
Он не понимал – не мог понять, почему так боится этих ночных пришельцев, но страх был – темный суеверный страх, родом прямиком из детства, когда верится, что в темной комнате тебя ждет монстр, а под лестницей бледное костистое создание только и ждет, чтобы ухватить тебя за ногу.
Потом из тьмы вышел человек. Он сделал еще шаг – и до половины оказался освещен фарами своей машины, так что стало видно, что одет он в поношенный плащ, тоскливого бежевого цвета, с ясно видимой заплатой. Плащ к тому же был заляпан сероватой подсохшей грязью, что образовывала на ткани уродливые, похожие на грибок разводы.
Голова так и осталась в непроглядной тьме, и, наверное, даже зоркие кошачьи глаза не смогли бы разглядеть черты его лица.
– Ну, – спросил обладатель плаща, – легче стало?
– Кто ты?
– Кое-кто зовет меня Плащевик, хотя и не все. Можешь звать так же.
– Из-за плаща?
В темноте усмехнулись:
– Может быть. Важно не это – вопрос скорее о жизни и смерти. Твоей, Леша, жизни и смерти. Это место скоро кардинально изменится – и не таким, как ты, его спасать. Да и не нужно это.
– Я согласен, – сказал Алексей Каточкин, – согласен!
Стоящий подле машины снова усмехнулся. А потом Босх услышал адрес и день, в который следовало этот адрес навестить. То, что место находится на территории медленно ветшающего завода, его совсем не удивило. Потустороннему – потустороннее – так ведь? Да он не удивился бы, назначь Плащевик встречу на городском кладбище или в жутком провале на территории дачного хозяйства.
В руки ему вручили толстый хрустящий лист качественной бумаги, после чего чрево «сааба» раскрылось и впустило в себя человека в плаще. Босх все стоял, сжимая листок в руках.
Тихо работающий двигатель иномарки вдруг взревел на повышенных тонах, фары вспыхнули во всю мощь, высветив улицу вплоть до пересечения с Большой Зеленовской. С визгом шин, в облаке стремительно испаряющейся влаги «сааб» пролетел мимо Алексея и рванул вниз по улице. Из хромированной выхлопной трубы стелился удушливый высокооктановый выхлоп, который наложился на запах пороха, доносящийся с площади.
Босх закашлялся, замахал руками и пребывал в ошеломленно-подавленном состоянии еще долго...
...Стрый поигрывал табельным ножичком. Вещица казалась ему угрожающей и потенциально опасной, как неразорвавшийся фугас, так что носить его с собой не хотелось, но... Плащевик не поймет – чем-то дороги ему эти ножи.
– А я вообще не пойму, о каком Плащевике вы треплетесь, – сказал Рамена с ленцой. После резни у Ангелайи он сильно себя зауважал. – Он что, слуга Ворона?
– Какого еще Ворона? – спросил Николай. – Почему Плащевик должен быть слугой какой-то птицы?
– Не просто птицы, а Птицы тьмы, – назидательно сказал Пономаренко. – Ворон – он всегда с нами. Да вон же он, смотрит на нас! – И уверенно ткнул пальцем в верхний правый угол комнаты, откуда на него пялились красные глаза Священной Птицы.
– Где? – нервно обернулся Кобольд и, вперившись в указанный угол, с облегчением заметил: – Да нет там ничего, пустой, даже паутины нет...
– Ну, там действительно ничего нет, – произнес Николай. – А ты не бредишь случаем, а, брат сектант?
– То, что вы не видите Ворона, – надменно сказал брат Рамена, – лишний раз доказывает, что вы не достойны его увидеть. Может быть, вы и Избранные, но явно Избранные младшего ранга, – помолчав, он добавил: – Вполне возможно, что вам не увидеть Гнездовья.
– Да иди ты со своим Гнездовьем! – начал на повышенных тонах Кобольд. – Психопат!
– Молчать!! – рявкнул Босх. – Кобольд, еще раз пасть свою откроешь – не посмотрю, что Избранный,
