только убить их, видно, не так просто.
– Чистые демоны! – сказал Рамена громко. – У одного нож был заговорен, чуть меня раньше времени в Исход не спровадил.
– Ладно, – произнес Босх, – жить хотят все, потому откладывать не будем. Оружие я вам дам, броники тоже. Проблем не возникнет.
Четверо Избранных протянули руки к столу, и каждый взял свой нож, замерев на секунду, любуясь блестящим, испещренным рунами лезвием. С этими ножами они как будто утратили индивидуальную внешность и казались солдатами, одинаковыми рядовыми исполнителями чужой, сокрушительно мощной воли.
– Я знал, – тихо и плаксиво проскулил Кобольд, держа свой нож так, словно он был ядовитой змеей. – Это секта, новая секта...
– И хорошо, если только у нас, – молвил брат Рамена-нулла.
9
– Это я, – сказал Мартиков. – Собственно, вы меня знаете.
Трое человек изумленно-испуганно уставились на него. Один из них, плотный здоровяк, потянулся к автомату, висящему на спинке стула.
– Незачем! – поспешно сказал Мартиков. – Больше не будет никаких сцен с кровавой резней. Во всяком случае, пока.
– Это же он! – крикнул журналист. – Тот оборотень!
– Тот, не тот, – бросил плотный, похожий на отставного военного, – чего он сюда приперся?
Третий, субтильный бледный юнец, медленно пятился вглубь комнаты. Увидев это, журналист недовольно процедил:
– А говорил: «Ну оборотень, ну и что...» Парень только качнул головой неопределенно.
– Послушайте, – произнес Мартиков по возможности вежливо, прекрасно вместе с тем сознавая, что с его новым голосом вежливо говорить невозможно. Он скорее лаял, низко, грубо. – Вам лучше сразу оставить ваши страхи. Я понимаю, что мой нынешний вид не внушает доверия но... я был когда-то другим.
– Что он там лепечет? – резко спросил бывший солдат. – Ну и паскудная тварь...
Журналист смотрел на Мартикова со смесью брезгливости и нервозности, но в руках себя держал.
Полуволк вздохнул утробно, переступил массивными лапами, безжалостно пятная грязью линолеум Владовой квартиры.
– Может – не будем так, на пороге?
– Как у него получается говорить, с такой челюстью? – спросил юнец из дальнего конца комнаты.
– Постоишь, – бросил Владислав, – не каждый день, знаешь ли, принимаем в гости оборотня. Да еще такого грязного...
Мартиков снова испустил вздох. Испачкан он и вправду был отменно, начиная с дурнопахнущей осенней грязи на холке, от которой густая шерсть свисала сосульками, до правой ноги в густом липком масле, похожем на отработанный солидол, запах которого стремительно разносился по крохотной однокомнатке.
Что поделать, в городе стало слишком мало мест, в которых можно было как следует вымыться, да и надо признать, что новая натура Павла Константиновича Мартикова не слишком-то тяготела к воде.
Ночью он снова стал охотиться – естественно, он был почти уверен, что это былые работодатели вновь наложили свое проклятие. Мартиков не помнил, чтобы волк возвращался, но теперь знал – он уже внутри, и скоро, скоро снова возьмет в свои корявые лапы вожжи управления исстрадавшимся сознанием Павла Константиновича.
Ночные охоты – зловещий симптом. Но отвлекало то, что происходили они теперь в некоем странном и вместе с тем узнаваемом месте.
Где-то он видел эти крутые холмы, поросшие синеватой жесткой растительностью, эти круглосуточные туманы и дурманящий запах трав. Безлунными ночами, когда мозги связно соображали, он мучительно пытался вспомнить, когда же бывал в этих краях. Не мог – память отказывалась выдавать более или менее ясную картину. Может быть, в одно из его редких посещений Кавказа лет пятнадцать назад?
Может быть, хотя он больше склонялся к мысли, что нет.
Выход был один. На поклон к Плащевику Мартиков идти не мог, и потому оставалось лишь отыскать ту группу, в состав которой входил и чудом оставшийся в живых журналист. Что ж, он ожидал такую реакцию и предвидел, как они себя поведут, когда узнают, что со временем он начнет утрачивать человеческие черты.
Сделав три шага вперед, Павел Константинович оказался в тесном коридоре квартиры.
– Я же видел вас тогда той ночью, – горячо сказал он Владу, – вы что-то знаете, вы все что-то знаете!
– О чем?
– Да обо всем! – рявкнул он, и Белоспицын у окна вздрогнул. – О том, чем пахнет воздух, и что за сны мне снятся, и куда все подевались, о черном «саабе», наконец!
– Стоп! – сказал Влад. – Опять «сааб». Тут ты не ошибся... заходи, устраивайся там, на табурете. Извини, что не предложил тебе диван, но больно ты грязен.
– Простите, в городе туго с водой.
– Ничего, – утешил Дивер. – У нас все равно забита канализация, так что наше обоняние урона не
