– Ну, – спросил Дивер, – что скажешь хорошего?
– Ничего, – ответил Мельников, – хорошего – ничего. Разве что видел я его.
– Ты уверен? Тот самый, черный, лакированный?
– Он! На заднем стекле надпись.
Дивер согласно кивнул. На этот раз все собрались в квартире Сани Белоспицына. Большая комната здесь оправдывала свое название, к тому же при полном отсутствии мебели становилась чуть ли не залом. Четыре стула и неказистые кухонные табуретки казались на этом пыльном просторе произведением концепт-арта, сделанным художником с явным уклоном в сторону минимализма. Угрюмо поблескивающие стволы в углу завершали картину жирной вороненой точкой.
– И где же?
– Наткнулся возле самого завода. Дважды он въезжал на территорию и оставался там минут тридцать, не меньше. Третий раз выехал в город и, может быть, вернулся – мне досмотреть не удалось, курьеры подъехали.
– А он?
– Ну, он-то раньше уехал.
– Что он там забыл на этой свалке? – спросил Влад. – К чему они, эти заброшенные корпуса?
– А вы слышали байки про этот завод? – спросил Степан.
– Да кто их не слышал? Хлысты... Зэки... шантрапа. Там ведь уже с десяток лет ничего не работает.
– Зона, – сказал Степан со вкусом.
Дивер скривился, глянул на него с неодобрением.
Василий Мельников присел на оставшийся свободным табурет. Одежда его была заляпана грязью и кое-где зияла дырами. После зеркального эпизода Мельников стал безрассудно храбр, как бывает у зайцев, которым вдруг посчастливилось завалить волка, – так что неудивительно, что именно его послали в этот день на разведку.
Это была уже не первая вылазка в город. После бурной дискуссии стало ясно, что свобода действий у них колеблется между двумя пунктами: ничего не делать и, сложа ручки, ждать Исхода или попытаться что- то изменить. Как выяснилось в дальнейшем, единственное, до чего могли дотянуться руки, был черный «сааб» – колесный символ царящей в городе разрухи.
И тяготеющий к командованию Дивер в скором времени развернул настоящую полевую разведку с целью выследить скрывающийся автомобиль. Никого убеждать не пришлось – у всех были свои счеты с черной машиной, так что Севрюку, бывало, становилось слегка не по себе, когда он видел, с каким огнем в глазах вещает об объекте их охоты его собственная община. Особенно сильно он тушевался, когда видел в такие моменты Мартикова – бывший старший экономист, гуманитарий с двумя высшими образованиями, в гневе совершенно утрачивал человеческий облик, окончательно становясь похожим на зверя.
«Сааб» засекали, но каждый раз на ходу, когда он на высокой скорости с включенными фарами и сигналя, как иерихонская труба, проносился вдоль улицы Центральной. О месте его гнездования так и не смогли узнать, и лишь сегодня Мельников принес весть о месте вероятной дислокации.
– Колонки опустели, – сказал разведчик. – Ни одного человека. Я не пойму, им что, пить больше не хочется? Сгорела пятиэтажэка на Покаянной, снизу до верху выгорела.
– А я вот опять слышал, как внизу плачет ребенок... – сказал Влад. – Думаю, может сходить посмотреть.
– Ну, Славик! – возмутился Дивер. – Никуда ты не пойдешь. Я тебе говорил, не ребенок это никакой. Так, манок. Раскинули сети и ждут, пока какой-нибудь дурень вроде тебя на плач попрется.
– Да ты-то откуда знаешь?
– Он дело говорит, – поддержал Дивера Степан, – манок это. В пещерах их знаешь сколько?
– Ну, в пещерах! Там уж сто лет всякая гнусь водится. Еще, небось, когда монастырь тут был, она на шахтеров нападала.
– Я тоже слышал, – сказал Мартиков, – плачет ребенок. Лет пять ему, не больше. Никто не слышал?
– Мы в ту ночь ничего не слушали, все на тебя косились, – произнес Белоспицын.
– Так луна ж была!
– А что луна? Я уже Диверу хотел кричать, чтобы он веревки тащил, – сказал Степан, – а Василий еще бред нес, мол – одолел тебя твой монстр.
Мартиков вздохнул, устремил взгляд в пол. Сегодня он сидел в отдалении от остальных, в самом углу. Если бы не кошмарная внешность, он выглядел бы тяжело больным.
– Дай бог, следующую ночь не повторится, – произнес он, – луна на спад идет. Теперь еще месяц.
– Управимся, – произнес Дивер, хотя никто не знал, с чем и каким образом будет управляться.
– Этих, с ножами, никто не видел? – спросил Владислав, помолчав.
Народ покачал головами. Белоспицын робко заметил:
– Затихли. Может, Изошли все?
– Вряд ли... А я еще видел сегодня пса! Живого, настоящего пса, избитого только очень. Сколько недель с расстрела прошло, ни одной псины – даже домашние подевались куда-то!
