всмотрелся.
Это были куклы – грубые подобия человека в натуральную величину, собранные из мусора. Здесь была дрянная, разорванная одежда, какие-то тряпки, битое стекло и мятая жесть. Костяные пуговицы на уродливых головах изображали глаза. Чуть ниже, там, где полагается быть рту, шла прихотливая вязь букв. На кукле, к которой наклонился Влад, было филигранно выписано – «Босх». Чуть дальше лежал «Пиночет». Не оставалось сомнений, что на полыхающем сейчас жарким пламенем чучеле неизвестные вывели «Кобольд».
– Куклы, чучела!
– Это морок. Сделали чучела и придали им подобия убитых, – сказал Дивер, – я теперь понял. Вот только как они...
– Гляньте-ка! – позвал Владислав.
Он наклонился и аккуратно двумя пальцами подцепил что-то с уродливо искривившейся шеи чучела Босха. В свете фонаря ярко блеснуло – золотая цепь, инициалы А. П. К.
– Стрый, не знаешь, кем был Босх по отчеству? – спросил Влад.
– Вроде Петрович... ну да, Петрович.
– Его вещица.
– Так и должно быть, – сказал Дивер, – чтобы оживить их, надо вручить чучелам что-нибудь из вещей покойников. Давайте-ка посмотрим!
Поворошили немилосердно воняющие гнильем куклы.
У Николая нашли старинные позолоченные часы с промятой крышкой. Влад приложил к уху, потряс, сказал:
– Не работают.
– Конечно, не работают, – тихо произнес Стрый, забирая часы и глядя на инициалы на внутренней стороне крышки. – Н. В и Е. М. Это мы. Когда нам было лет по десять, он стащил часы у старого деда, нашего с ним соседа. Этим часам, наверное, лет сто, но уже двадцать лет, как они не ходят. Николай... очень гордился этими часами. И... мы тогда друзья были – не разлей вода, вот и выцарапали на крышке свои инициалы. В знак вечной дружбы. – Он горько ухмыльнулся. – Я думал, он их продал, когда... когда начался тот морфиновый угар. Он все продал, даже мебель. А часы сохранил. Ценил. Помнил... – Стрый моргнул, а потом вдруг резко вскинул голову: – А эти взяли их!! Чтобы начинить ими куклу! Твари! Твари!!!
– Тихо, Стрый, – Дивер встряхнул Малахова за плечо. – Отомстишь, успеешь...
Стрый только головой качнул и сунул часы во внутренний карман, поближе к сердцу.
А через пять минут стало понятно, отчего так воняет догорающее чучело Кобольда. Среди ветхой ткани горел еще пластиковый пакетик с димедролом – капсулы шипели и плавились, распространяя вокруг смрад.
– Вот что у тебя самое дорогое, – мрачно сказал Стрый, – вот что у тебя было за душой, Кобольд. Горстка таблеток – единственно, что ты любил. Шакал! – внезапно свистяще выговорил он и сильно пнул чадящее чучело. То поднялось в воздух и глухо ударило о противоположную стену. Пакет с димедролом выпал и остался дотлевать на бетоне.
– Вот так бывает... – сказал Владислав. – Аж сердце захолонуло, как их увидел. Всегда мертвяков да духов боялся.
– Успокойся, Владик, – произнес Дивер, – это, наверное, капкан был. Тот, про который Никита рассказывал.
Ножи тоже были настоящими – каждое мертвое чучело имело при себе лезвие, покрытое рунами.
– Могли убить? – спросил Дивер у замершего в дверях Никиты.
Трифонов медленно кивнул:
– Дальше будет страшнее.
– А нам не привыкать, – бодро сказал Дивер. Шок его уже оставил. – Дальше идем.
– А этот где? – спросил Владислав. – Сектант?
– Рамена? – Стрый еще раз легонько пнул подделку под Кобольда. – Его, как видишь, нет.
– Ну, ты жив, Стрый, ты с нами. А он...
Дивер стоял у противоположной двери, ведущей в катакомбы, махал рукой. Победа подняла его настроение – Севрюк так и рвался в бой.
– Все равно мы никогда не узнаем, – мрачно сказал Евгений Малахов и зашагал к Диверу.
Влад остался, глядя на разбросанные, издырявленные куклы.
– Столько загадок... – прошептал Влад и пошел к дверям.
– Они были здесь, – четко сказал Хоноров, стоило Сергееву подойти, – ты почувствовал?
– Да, Евлампий, почувствовал. Они меня чуть не убили.
Влад сжал зубы и потащил Хонорова за собой в темноту подземелья.
Широкий коридор уходил куда-то во тьму. Вытертый до полного обесцвечивания линолеум на полу, лампы в жестяных абажурах через каждые пять метров, стальные двери по обеим сторонам. Здесь было теплее, чем на поверхности, – стены плакали прозрачной холодной влагой, и она прокладывала дорожки в бугристом бетоне.
Быстро миновали катакомбы – пустые, темные, множащие звуки шагов негромким эхом.
