– Ничего не будет! – провозгласил Приходских не столько Владу, сколько серому небу над головой.
Вот этого Владислав не ожидал. Он растерянно заморгал, силясь осмыслить услышанное.
– Что значит – не будет? – спросил он быстро. Сталкер даже слегка отшатнулся, вперился взглядом в лицо собеседнику:
– Слав, слышь, ты только не обижайся. Это не из-за тебя... это другое. Да ты подумай, что я вдруг тебе бы рассказывать перестал, если все это в газету идет?
– Да я и не обижаюсь, – сказал Сергеев, слегка смутившись. Оказывается, этот алкаш понимает больше, чем он думал. – Ты скажи, что случилось?
– Нельзя больше ходить в пещеры, – произнес Степан безмятежно.
– Нельзя? Кто же такое запретит?
– Не кто, а что, – поправил Влада сталкер, – хотя, может, и кто.
Вот это было уже что-то новенькое.
– Ты понимаешь, – проникновенно вещал Приходских в то время, как мокрый дождик стекал Владу за шиворот, – я в эти пещеры раз двадцать ходил. А может, и тридцать! А черт его знает, сколько раз я там бывал! И возвращался живой! Пещеры – жуть. Там столько душ погибло, не сосчитать, а я всегда целый. А знаешь почему? – Он поднял к небу корявый красноватый палец с желтым обкусанным ногтем, пошатал им пьяно. – А потому, что чувствую я их. Опасности то есть! Вот здесь. – И, сжав правую руку в кулак, Степан стукнул им по левой стороне груди, как сердечник, стремящийся облегчить грызущую внутреннюю боль. – Здесь, понимаешь! И всегда меня это спасало. А теперь, второй день уже, ноет здесь, а как к пещерам соберусь, болеть начинает, страшно болеть. Нельзя туда, Влад, там теперь смерть.
– Степ, – тихо сказал Владислав, – а может, тебе к врачу? Вдруг это сердце!
Степан сник, уставился в лужу глазами зомби. Влад вдруг понял, что сталкер абсолютно трезв. «Белая горячка?» – подумалось вдруг.
– Не понимаешь ты, – произнес Степан еле слышно, – тут не сердце, тут другое. Да только новостей больше не жди. – Он поднял голову, тоскливо уставился на Сергеева, а потом вдруг сказал: – Пить, наверное, брошу...
Влад поежился. Дождь проник сквозь плащ, ледяные ручейки сползали вниз по спине. Панельный колодец вдруг стал давить, серое небо над головой показалось саваном.
– Ну, пока, Степан, – омертвевшими губами выговорил Влад и, не оборачиваясь, побрел прочь.
Странно, что разговор со спивающимся сталкером произвел на Владислава такое гнетущее впечатление.
На перекрестке Сергеева чуть не сбило машиной – черной, холеной, он не разобрал марку, но что-то шведское, а может, финское. Обрызганный с ног до головы, он добрел до дома в таком дурном настроении, что по-прежнему вшивающаяся на крылечке Вера Петровна поспешно замолкла, стоило лишь кинуть на нее мрачный взгляд. В руках она держала листок желтоватой дешевой бумаги.
– Для ЖЭКа? – спросил Сергеев, подходя. – Насчет горячей воды? Подписи собираете?
Соседка только кивнула, не решаясь что-либо сказать. Влад взял у нее из руки бумагу и старую шариковую ручку, расписался внизу листка рядом с тремя другими росписями. Судя по их малочисленности, процесс сбора подписей только начался.
В квартире Владислав поставил чайник и, когда тот бодро свистнул, закипая, вдруг остро позавидовал его жизнерадостности.
Это было очень глупо, но Влад ничего не мог с собой поделать. Секунду он тупо смотрел на пыхтящий чайник, а затем рассмеялся в голос.
В конце концов, бывали дни и похуже.
2
Брат Рамена-нулла смотрел в пустоту и уже начинал что-то в ней видеть. В роли пустоты в данный момент выступало окно и моросящий за ним нудный дождь. Обычный человек не смог бы долго созерцать этот пейзаж и проникся бы смертной скукой, но брат Рамена давно перестал быть простым смертным. Он был просвященным, озаренным светом истины, и совершенно безумным, как и все последователи городской секты Просвященного Ангелайи.
Рамена, бывший в незапамятные времена Димой Пономаренко, достиг уже третьей ступени познания Добра и мог поклясться, что на последней медитации ему стали видеться неясные силуэты, от которых веяло доброжелательностью и вселенской любовью. Это было очень хорошо, но не раз и не два его посещали неприятные мысли, относящиеся к следующей ступени, после которой начнется его, Рамены, познание Зла. Если слушать самого великого учителя Ангелайю – в тот момент силуэты будут по-прежнему являться, но уже принося с собой мрачнейшие и душеубийственные кошмары. Период этот назывался Череда Снов, и каждый послушник обязан был через него пройти, чтобы стать адептом.
Сегодня пустота не сопротивлялась и послушно явила в оконном проеме три белые размытые фигуры, от которых доносилось монотонное, мелодичное пение. Брат Рамена внимал, мягко раскачиваясь посередине совершенно пустой комнаты.
Две остальные комнаты являли собой то же удручающее зрелище. Раменовское жилище было похоже на квартиру старого наркомана. Голый дощатый пол, завивающиеся в трубочку доисторические обои, марширующие по этому бескрайнему простору жирные тараканы. На кухне имелась одна двухконфорочная плита, на которой сейчас грелось неаппетитное бурое варево. Оно то и дело выползало из-под выщербленной эмалированной крышки и шмякалось в огонь, вызывая желтоватую недовольную вспышку. Просвященный Ангелайя наказал питаться только по его, Ангелайи, рецепту. Ах, сколько времени потратил Рамена, чтобы собрать необходимые травы и вещества! Воистину долог путь познания. Рамена-нулла до сих пор со страхом вспоминал эпизод ограбления им чужой конопляной делянки. Тогда, в самый разгар сбора урожая, явились хозяева, и Рамене пришлось уматывать от них по густому лесу, где он три раза натыкался на деревья, в кровь разбил лоб и оцарапал руки. Но ценный дурман остался с ним и теперь побулькивал в синей эмалированной кастрюле.
