разложения витал над этими водами.
А свет все лился и лился, он поднимался гнетущей воронкой над покатым берегом и уходил в небесные дали. Неживой был свет. Не могло живое существо создать такой свет. Это не яркий пляшущий свет огня. Так светятся гнилушки в трухлявом дереве посреди ночи или человеческие кости на старом кладбище.
– Это здесь. – Произнес тихо Лапников. – Мы в центре.
– В самой средине. – Откликнулся Сергей и уставился в темноту.
Впрочем зеленоватое мертвое сияние вспыхнуло чуть ярче и у кромки воды обрисовался валун. Старый замшелый валун, поверхность которого теперь блестела как глянцевая, а на спекшейся стеклянистой поверхности стоял невзрачный ноздреватый камень, словно слепленный из песчаника. Стоял одинок, чуть скособочась на одну сторону, но на его с виду темной поверхности полыхал багрово знакомый знак. Да, этот знак проступал в проклятой деревне каждую ночь. Именно
Этот багровый символ рубанул приезжий тогда, в синем домике с совами на крыше. И вот теперь видел он значок на камне. Камне, на котором еще были видны кусочки серого цементного раствора, видно что недавно был замурован.
И стоял этот камень одиноко и люди не видели вокруг не души, впрочем душ то не должно быть не у одной твари. Стояла мертвая тишина и даже вездесущий дождь притих.
– Камень… – Произнес неуверенно Щербинский. – иди ломай что ли.
Сергей оглянулся на селянина:
– А почему я?
– А почему я? Тебя же Сивер пропустил через кордон.
– Он и Лапникова пропустил.
– Может кинем монету? – Предложил названный журналист. – тогда и решим кто идет.
– Но почему кто-то один? Давайте все сразу подскочим и расколотим об этот самый булыжник.
– Подскочить то подскочим, – сказал зоотехник резко, – да только хвататься будет один. Камень маленький, как следует не ухватишься.
Зеленоватое сияние вспыхнуло ярче и заиграло, переливаясь ленивыми струями, камень теперь был ясно виден. Далеко позади, в деревни раздался слабый вой.
– Так монету? – встрял снова Лапников, по его виду нельзя было сказать, что он очень испуган. Но его собака была похоже на грани истерики.
– У монеты две грани, – заметил Сергей, – а нас трое. По-моему вы просто боитесь дотронуться до него.
– Не боимся, – заверил селянин, – охранять тебя кто то должен.
Лапников важно кивнул.
– Черт с вами! Я иду! – Сорвался Сергей. – Трусите больше всех, как только досюда добрались. Счас пойдем втроем, с ружьями. Вы прикрываете с боков, а я хватаю камень и бью его об валун. И делу конец. Пошли?
Лапников снова кивнул, а Щербинский поискал глазами и вдруг вскрикнул:
– А где Кузьмич?!
Кузьмич исчез. Только что он покорно стоял неподалеку, тоскливо глядя на мутную воду, а теперь его уже не было, словно провалился под землю.
– Он свалил – сказал Лапников – не удержали. Как волка не корми, он все равно в лес смотрит.
– Да нет. – Произнес Щербинский глухо. – Вот он.
– Где?
– А вот, в сапог вцепился.
Селянин стоял внимательно осматривая обувку, а на квадратном носке сапога висела крохотная зеленая змейка, намертво вцепившаяся в ногу. Челюсти она похоже уже разжать не смогла. Да, ее длинное склизкое тельце явно имело что-то общее с Кузьмичом. Змея напрягалась, но силы прокусить толстую кирзу не было.
– Кузьмич, Кузьмич. – Покачал головой селянин. – Обратился таки, и думал убегнуть. Так нет, змеей став так и хочется кого ни будь куснуть.
– Боюсь он не понимает уже, – заметил приезжий, – полностью обратился, выкинь его.
Селянин кивнул. Затем далеко занес ногу и взмахнул. Кузьмич судорожно вцепился в сапог, но его оторвало и зеленая змейка полетела по крутой дуге в сторону пруда. В полете пресмыкающее извивалось дергалось и наконец бухнулось в темные ничего не отражающие воды пруда.
– Говорят змеи умеют плавать. – Сказал Щербинский.
– Не все. – Произнес горожанин – Пойдем?
Селянин кивнули и они двинулись к кромке пруда, держа ружья на изготовку. Глаза осторожно шарили по темной, без малейшей ряби глади водоема. Они сделали шаг, еще один, и когда до склизкого валуна с камнем оставалось шагов пять из грязной темной воды хлынули змеи.
Десятки змей! Они выползали во множестве из воды и черные их шкуры блестели и капли воды скатывались по чешуйкам. Они извивались, сплетались в жгуты их которых торчали лишь дергающиеся бешено черные кончики хвостов и плоские головы с немигающими сверлящими глазами. А смотрели они только на людей. Пасти их открывались растягивались, тут и там на фоне черной шкуры блестели ослепительно белые острые жала с капельками мутного желтоватого яда на конце. Змеи ползли сплошным
