абортами», и очень многие люди категорически их осуждают.
После двадцать четвертой недели прерывание беременности разрешается только в том случае, если существует очень серьезная угроза здоровью и жизни матери или если известно, что ребенок родится физически или умственно неполноценным. Просмотрев записи о состоянии Эммы, я не нашла никаких показаний к тому, чтобы вызывать искусственные роды на таком позднем сроке. Не было никаких свидетельств того, что у плода имеются какие-то серьезные дефекты, равно как и того, что существует какая-либо угроза жизни Эммы. Ее беременность была совершенно нормальной, явно нежеланной, но нормальной.
Мне стало интересно, сколько Эмма заплатила за эту нелегальную процедуру, но гораздо больше меня интересовали другие вопросы. Зачем держать ее здесь в течение целых пяти дней, откладывая провокацию родов под совершенно смехотворными предлогами, вместо того чтобы сделать ее сразу? И сколько еще отчаявшихся женщин ежегодно приезжают на Тронал, чтобы лечь на операцию, которую им не сделают ни в каком другом месте?
Я подошла к следующей двери. В этот раз я не стала отодвигать заслонку полностью, а лишь приоткрыла ее на пару сантиметров. Обитательница этой комнаты сидела на кровати и смотрела телевизор. Женщина (нет, совсем еще девочка – ей было не больше шестнадцати) тоже казалась беременной, но я не могла сказать наверняка. Если бы у меня была возможность подольше понаблюдать за ней, она бы обязательно себя выдала. Беременные женщины инстинктивно приспосабливают свою осанку и манеру двигаться к тому, чтобы максимально защитить растущий плод. Рано или поздно эта девочка положит руки на живот, встанет, стараясь не напрягать мышцы пресса, и потрет ноющую спину. Я пошла дальше и завернула за угол.
За поворотом тоже было шесть комнат, но в них никого не было. Я завернула за следующий угол. Первая комната тоже была пуста. На кровати не было простыней, на подушках – наволочек, а желтое одеяло без пододеяльника было аккуратно свернуто. Вторая комната ничем не отличалась от первой.
А вот третья, казалось, была готова принять пациентку. Я зашла в нее. Кровать была аккуратно застелена, белые полотенца сложены стопкой в кресле, а чистая, безупречно отутюженная ночная рубашка в цветочек лежала в изножье кровати. На стенах висело несколько офортов с изображением полевых цветов. Чистая, удобная и довольно уютная комната выглядела точно так, как должна выглядеть палата в первоклассной частной больнице.
Я снова вышла в коридор, аккуратно притворив за собой дверь и оставив ее чуть приоткрытой – в точно таком же положении, в каком она была до моего прихода. Я задумалась. Итак, два дня назад мне удалось обнаружить, что каждые три года на Шетландских островах ощутимо возрастает смертность среди молодых женщин. Последний такой скачок был в две тысячи четвертом году, когда якобы умерли Мелисса и Кирстен. Сейчас был май две тысячи седьмого. То есть прошло ровно три года.
Мне оставалось осмотреть еще три комнаты, и я совсем не была уверена, что хочу увидеть, что там происходит. Аккуратно нажав на ручку, я открыла следующую дверь. Лампа на прикроватной тумбочке была включена, и я смогла хорошо рассмотреть лежащую женщину.
Ей было не больше двадцати пяти. У нее были темно-каштановые волосы, густые темные ресницы, гибкое стройное тело, какое бывает только у очень молодых женщин, и изумительная белоснежная кожа. Она ровно и глубоко дышала. Могло показаться, что женщина просто спит. Но она лежала, вытянувшись на спине, плотно сдвинув прямые ноги и прижав руки к бокам. Люди редко спят в таких неестественных позах, и я поняла, что она находится под воздействием сильного снотворного. Одеяло было туго натянуто на ее совершенно плоском животе. Я подошла к изножью кровати, но там не было никаких записей, только имя – Фрейя. К кровати были прикреплены наручники, но они просто свисали вниз, почти касаясь пола. Я на цыпочках вышла из комнаты.
Женщина в следующей комнате была постарше, но она лежала на узкой кровати в точно такой же неестественной позе, как и ее соседка. Ее имя было Одел, и она была закована в ножные кандалы, хотя руки оставались свободными. Одел? Фрейя? Кто эти женщины? Как они сюда попали? Есть ли у них родственники, которые сейчас оплакивают их, считая мертвыми? Я попыталась вспомнить, не видела ли их раньше. Возможно, они приходили на прием в больницу? Но нет, обе женщины были мне совершенно незнакомы. И ни у одной из них пока не было никаких явных признаков беременности. Интересно, где они были во время сегодняшнего визита Хелен? И куда их спрячут завтра, когда она вернется?
Толкнув дверь последней комнаты, я сразу заметила на кресле аккуратно сложенную пижаму. Белую льняную пижаму с вышивкой на воротнике, манжетах и отворотах штанов. Она была чистенькой, без единого пятнышка. Когда я в последний раз ее видела, белая ткань была розовой от крови. Я обернулась к кровати, и у меня перехватило дыхание. Казалось, я больше никогда не смогу нормально дышать. На кровати кто-то лежал. Я подошла поближе и взглянула на лицо женщины. Кажется, я то ли взвизгнула, то ли всхлипнула от радости. Несмотря на все трудности, которые мне пришлось преодолеть, чтобы попасть сюда, несмотря на смертельную опасность, которая мне угрожала, я была настолько счастлива, что мне хотелось издать ликующий крик и пуститься в пляс. Но я заставила себя успокоиться и засунула руку под одеяло.
Два дня назад я приехала к Дане полумертвая от страха и усталости. Я заранее убедила себя в том, что с Даной случилось нечто ужасное. Все это делало меня легкой добычей для опытного гипнотизера. Энди Данну, наверное, даже не пришлось особо напрягаться, чтобы внушить мне идеи, которые и без того уже почти оформились в моей голове. Я готова была кусать локти от злости на саму себя. Как я могла не подумать об этом раньше?
Вытянув из-под одеяла руку Даны, я увидела, что ее запястье перебинтовано. Я склонилась над кроватью и вытащила вторую руку. То же самое. Хорошо хоть, что безобразные, кровоточащие порезы мне не привиделись. Порезы действительно были, но наверняка неглубокие. Должно быть, она все же потеряла некоторое количество крови, но его можно было легко возместить путем обычного переливания сразу после ее прибытия на Тронал. Тогда, в ванной, я не могла прощупать ее пульс – какой бы препарат ей ни ввели, он сделал периферийный пульс необнаруживаемым. Но зато сейчас я прощупала его без труда – он был ровным и хорошего наполнения.
Когда я в полуобморочном состоянии сидела в машине Энди Данна, к дому Даны подъехала машина «скорой помощи». Данн сразу же отвез меня в больницу, и я, естественно, предположила, что Дану привезут следом. Но «скорая помощь» не вернулась в больницу. Вместо этого Дану доставили сюда, на Тронал. Для чего? Собирались включить ее в летнюю программу селекционного разведения детей?
Я снова склонилась над кроватью.
– Дана! Ты слышишь меня? Это Тора. Дана, ты можешь проснуться?
Погладив бледный лоб, я решила слегка потрясти ее за плечи.
Но это ни к чему не привело. Ни малейшей реакции. Это не был обычный сон.
Где-то хлопнула дверь, и по коридору стали приближаться шаги нескольких человек. Мужчины разговаривали между собой. Их голоса звучали тихо, но энергично. У меня были считаные секунды. Шкафчик в углу казался слишком узким для того, чтобы я могла в него поместиться. Ванная. Я пересекла комнату и открыла дверь.
В ванной не было окна. Окинув взглядом унитаз, умывальник и душевую кабинку, я потянула на себя дверь последней, забралась внутрь и скорчилась на полу. Но если кто-нибудь вздумает зайти в ванную, он просто не сможет не заметить меня. Мне оставалось только надеяться. Возможно, эти люди вообще направлялись в другую комнату. Возможно, мне еще раз повезет.
Шаги остановились у комнаты Даны, кто-то зашел внутрь, и от сквозняка еще больше приоткрылась неплотно прикрытая мною дверь в ванную. Несколько секунд в комнате была тишина. А потом…
– И что ты об этом думаешь? – спросил голос, удивительно похожий на голос моего свекра. Я поняла, что удача все же отвернулась от меня.
– Ну… Она умна, красива, в прекрасной физической форме, – ответил до боли знакомый голос моего мужа. – Думаю, что… не стоит уничтожать такой хороший человеческий материал, – добавил он, и я почувствовала, что еще немного, и меня стошнит.
– Согласен, – сказал голос инспектора уголовной полиции Эндрю Данна. – На кой черт нам рисковать и искать кого-то другого?
Скрючившись, я сидела в душевой кабинке, и меня бил лихорадочный озноб, настолько сильный, что у
