«Памятливый» кадровик
Однако вернемся к главной интриге. Ну не просто же так, за здорово живешь, опытного оперативного офицера после стольких лет пребывания за границей в одночасье убрали из стратегической разведки и загнали куда Макар телят не гонял. Разве место ему в начоперах десантной дивизии?
Один из разведчиков, выслушав эту историю, с уверенностью сказал:
— Да провал у него был, или какая-то аморалка, тут и к семи бабкам не ходи.
К семи бабкам-гадалкам я и вправду не пошел, но вернулся к личному делу Лазаренко. Никаких провалов, аморалок, взысканий, только поощрения.
Неудобно было напрямую спрашивать самого Александра Ивановича. Он тогда уже сильно болел. Но иного выхода я не видел.
Позвонил к нему домой, приехал. Жена на входе попросила не волновать его и долго вопросами не мучить. Пообещал, но минут через десяток нарушил данное слово и спросил, как казалось мне, о самом больном.
Но Александр Иванович, на удивление мне, рассмеялся.
— Это отдельная история. Кстати, очень поучительная для вас, молодых.
Он задумался, словно возвращаясь в мыслях на десятилетия назад, и продолжил:
— Это произошло во время моей учебы в Высшей разведшколе. Как-то вызывает меня к себе в кабинет начальник школы генерал-лейтенант Кочетков. Явился, доложил по форме. Смотрю, в кабинете, кроме Кочеткова, кадровик сидит да еще офицер особого отдела. Разволновался, конечно. Такое присутствие не предвещало ничего хорошего. И вправду, начальник школы, покопавшись на столе в бумагах, поднимает голову, смотрит на меня и спрашивает: «Скажите-ка нам, Лазаренко, вы, случайно, сами себе звание лейтенанта не присвоили?»
Стою как громом пораженный и не знаю, что сказать. Что-то пролепетал, мол, как это сам себе?
«Да вот, — отвечает генерал, поглядывая на кадровика, — не можем мы приказа найти о присвоении вам первого офицерского звания».
Меня уже трясет, однако думаю, если сейчас сплоховать, точно подумают, что самовольно лейтенантские погоны надел. Гляжу, а кадровик так плотоядно усмехается: попался, голубчик…
«Товарищ генерал-лейтенант, — рубанул что было сил, — я закончил Омское пехотное училище имени М. Фрунзе в 1941 году. Тогда же и звание офицерское получил. Вполне законно. У меня в дивизии 16 человек из моего училища, можно проверить».
«А ты не дергайся, Лазаренко, — угрожающе произнес кадровик, — мы проверим… Еще как проверим».
Вышел я тогда из кабинета начальника как в тумане. Обидно, досадно… Училище, фронт — взводный, ротный, начразведки дивизии, орден Красного Знамени, с сорок первого по сорок третий с передовой не вылезал, и на тебе… почитай преступник, погоны на себя навесил. «Ну и сволочь же этот кадровик, сам приказ, видимо, потерял, а на меня свалил», — подумал я тогда в сердцах. И как оказалось, не далек был от истины.
Александр Иванович закашлялся, в комнату вбежала жена, стала его успокаивать, мол, Саша ты не волнуйся, дала лекарство. Было очень неудобно, получилось, что я спровоцировал волнение больного. А ведь меня предупреждали.
Лазаренко заметил мое ерзание на стуле, махнул рукой:
— Не тревожься. Ты тут ни при чем. Хочешь дослушать историю?
Я только развел руками — еще бы!…
— Тогда слушай. На чем мы остановились?
— На сволоче-кадровике, — подсказал я.
— Да уж… — протянул Александр Иванович. — Ну, после такого душещипательного разговора, не ожидая их официального подтверждения, сам написал начальнику Омского пехотного училища. Объяснил ситуацию. Вскоре на мое имя пришло письмо. В конверте находилась выписка из приказа Командующего Западно-Сибирским военным округом о присвоении мне звания лейтенанта.
Наверное, надо было отнести выписку в отдел кадров, но я не мог вынести оскорбления и пошел прямо к начальнику школы.
Генерал Кочетков принял меня, прочитал выписку и вызвал кадровика. Это была показательная порка в моем присутствии, он «воспитывал» его долго и яростно, за то, что посмел «заподозрить офицера- фронтовика в подлоге».
Как мне казалось тогда, по молодости, я был полностью отомщен.
Однако, когда закрылась тяжелая дверь кабинета начальника школы, позеленевший от показательной порки кадровик злобно прошипел в лицо: «Ты меня еще попомнишь, Лазаренко».
Ну прошипел и прошипел. Мне ли офицеру-фронтовику бояться пустых угроз кадровых крыс. Тем более получил он поделом.
…А вскоре был выпуск в Высшей школе военной разведки и командировка в Буэнос-Айрес.
Сколько потом событий произошло за пять лет: Лазаренко вырос в звании, стал опытным оперативным офицером, его работу в Аргентине оценили достаточно высоко. Казалось бы, его ждут самые радужные перспективы. Возможно, именно так и случилось бы, да вот судьба преподнесла нежданный- негаданный «подарок».
После возвращения в Москву, Лазаренко, как и положено, явился в отдел кадров ГРУ. Открыл дверь кабинета начальника… В кресле сидел тот самый кадровик. Он тоже времени не терял, вырос в должности и теперь руководил кадрами не Высшей школы, а всего Главного управления.
Но делать нечего. Доложил: «Подполковник Лазаренко прибыл из заграничной командировки».
Кадровик словно не расслышал, выставил ухо:
— Как говоришь, фамилия?
— Подполковник Лазаренко.
— Помнишь меня?
— Так точно…
Ухмыльнулся злорадно:
— Теперь меня всю жизнь помнить будешь.
Так Александр Иванович оказался на Дальнем Востоке.
Командирское слово — кремень
Служил, как мы уже сказали, заместителем начальника разведки корпуса, потом начальником оперативного отделения дивизии. Служил хорошо, от службы не бегал. Прежде не видя в глаза парашюта, в совершенстве освоил воздушно-десантную подготовку, совершил 118 прыжков.
Командиром 98-й дивизии ВДВ в ту пору был полковник Михаил Сорокин, будущий генерал, командующий округом. Вызывает он однажды к себе начопера Лазаренко и говорит:
— Вот что, Александр Иванович, ты в войну батальоном командовал, а теперь полком командовать будешь.
— Каким, товарищ полковник? — спросил Лазаренко, холодея от собственной страшной догадки.
Дело в том, что в состав дивизии входил 217-й парашютно-десантный полк. «Это не полк, а исчадие ада», — горько шутили в штабе. Командиры там долго не задерживались, нарушения дисциплины сыпались как из рога изобилия.
Задав свой вопрос, Лазаренко еще надеялся на чудо. Хотелось верить, что из уст комдива он услышит название какого-либо другого полка. Но чуда не произошло.
— Александр Иванович, — укоризненно произнес комдив, — 217-м, конечно.
Лазаренко ответил «есть», развернулся и обреченно зашагал к двери.
