рабочем месте, сразу за зданием Двенадцати коллегий, составляло, если по прямой, не более восьмисот метров.
— Саша, а как вы полагаете, этот дождь у вас долго продлится?
— Даже уж и не знаю, Марина Васильевна, так все обложило…
После закрытия «Академички» наиболее стойкие выходили на набережную, садились в десятый троллейбус и ехали в «Сайгон». Близилось шесть часов вечера. Сакральный смысл слов «Симон-Симон, пошли в Сайгон?» — раскрывать на сегодняшний день бессмысленно. Кто не знает, тому не объяснить. А у того, кто знает, автор готов сентиментально всплакнуть на плече.
— Петька, я тебя тысячу лет не видела, — улыбалась Лена. — Пойдемте, я вас кофе угощу.
Она повела Гурского и Волкова в угол зала, аккуратно прошла вместе с ними между одетым в камуфляжные брюки и черный свитер Шварценеггером и обольстительно, даже в восковом исполнении, полураздетой Мерилин Монро, отодвинула на стене темно-зеленую драпировку и открыла дверь маленькой комнатки.
— Раздевайтесь, здесь тепло. Сейчас кофе будет, — она воткнула в розетку вилку электрического чайника.
— Ленка, — Гурский повесил куртку на спинку стула, — признавайся быстро— быстро, куда Сталина девала?
— А он… отправлен, в числе прочих, к новому месту пребывания,
— По этапу? — Петр сел к столу и достал сигареты. — В Магадан?
— В Магадане у меня Берия был. К нам там пришел дедуля такой, походил— походил, а потом у меня спрашивает: «Вы скоро уезжаете?» Я говорю: «Нет. Еще недели две побудем». А он: «Хорошо. Успею». Я, честное слово, не поняла, а он через несколько дней появляется, билет опять купил и говорит: «Я на минуточку». Я ему: «Зачем же вы платите, проходите так». А он: «Нет-нет, за все платить надо. Все должно быть по закону». Вошел в зал, вынул из-за пазухи молоток — и к Берии. Представляете? Еле перехватили.
— Не судьба… — вздохнул Гурский.
— Ага… — Лена наливала кофе. — Тебе жалко. А знаешь, сколько он стоит? И все они на мне числятся.
— Так надо же соображать, кого куда возить. Ты бы еще Гитлера в Биробиджан привезла. Я кофе не буду.
— Почему?
— Леопарды сена не едят.
— А мне водички поменьше, — попросил Петр.
— Ну, кого куда возить, это не мы решаем, а во-вторых, и Гитлер ездит везде. И с ним народ фотографироваться очень любит.
— Нет, правда, Лен, Сталин в Магадане? — Волков ложечкой размешивал в чашке сахар.
— Нет, в Магадане сейчас, по-моему, никого нет. Одна выставка наша в Комсомольске-на-Амуре, а другая во Владике вроде бы. Это те, которые на Дальнем Востоке. А еще в Иркутске, в Воркуте и где-то здесь, недалеко.
— А сколько их всего, выставок?
— Передвижных — шесть или семь, я точно не знаю. Но Сталина в Комсомольск отправили. Я сама их собирала: Сталина, Хрущева и Ельцина. Фигуры тусуют постоянно, освежают композиции. Кого-то туда, кого-то сюда. Нам вот Арнольдика, Монро и Чаплина привезли взамен тех.
— Лена, а Сталин с трубкой был?
— Какой же Сталин без трубки?
— Точно помнишь?
— Я же выставку принимаю по описи. И передаю. Там все атрибуты каждой фигуры указаны: Суворов — трость и шпага, Пугачев — бревно, Сталин — трубка. Я же сама все и запаковывала.
— А трубка какая?
— Обыкновенная. Трубка как трубка. А что?
— Да в том-то и дело. Не муляж?
— Да вроде… У нас же постоянно что-нибудь воруют: у Жириновского — стакан, пуговицы срезают у тех, кто в мундирах красивых. Темно ведь, а когда народу много, за всеми не уследишь. Здесь — мастерские, а на маршруте мы сами исправляем. И пальцы отломанные сами прилепляем, и носы, и уши. Это здесь у Елизаветы серьги такие красивые, висячие, а в Улан-Удэ, когда я там была, только в мочках блестяшки и остались, как клипсы, а что сделаешь? Может, с самого начала у Сталина и был муляж, точная копия, а потом стащили где-нибудь в Норильске, ну, кто-то из наших и вставил трубку старенькую, какую нашел, не стоять же ему с пустой рукой. Так и ездит…
— Ясно. Леночка, а ты могла бы узнать точно, куда Сталин уехал?
— Да в Комсомольск. Но я могу позвонить, уточнить.
— Уточни, а? Тебе не очень это сложно?
— Да нет, у нас здесь телефон недалеко. А в чем дело?
— Да тут… Вы когда фигуры отправили?
— Когда их отправили, я не знаю, а у нас забрали неделю, по-моему, назад. Ну да, сегодня первое…
— Первое декабря уже? — удивился Гур-ский.
— А что?
— Да так. Дело я одно, выходит, проворонил уже. Время летит…
— Ну правильно, неделю назад.
— А ты не помнишь, — Волков отодвинул чашку, — дедок такой…
— Да их же здесь сотни. И дедули, и бабули.
— Ну да, но он такой… с тросточкой.
— А ты знаешь… небольшой такой?
— Да, с тростью.
— Помню. Я его запомнила, потому что ему позвонить нужно было срочно, он очень просил, я его и проводила. Уже после закрытия. И он как-то так странно палку свою держал, не опирался на нее, а… держал так, ну, как закрытый зонт люди носят в помещении, не складной, а обыкновенный. Это под самое закрытие было, часов в восемь. Я зал закрыла, проводила его позвонить, но он не дозвонился, расстроился очень и так и ушел. А мы этим же вечером фигуры разобрали, упаковали, и утром их от нас увезли. Как раз неделю где-то назад. А что случилось-то на самом деле?
— Да пока толком непонятно, — Гурский надевал куртку. — В гости приглашаешь?
— А что, нужно какое-то специальное приглашение?
— Ну, тогда держись…
— Пока, Ленка. Извини, — Волков открыл дверь комнатки. — Спасибо за кофе. А когда ты уточнишь?
— Да сейчас пойду и позвоню. Вы торопитесь?
— Честно говоря, да. Ты, если не трудно, когда узнаешь, перезвони мне на трубу сразу, ладно? Вот моя визитка.
— Ох-ох, визитка… Ладно, позвоню.
— Ну, пока-пока.
Глава 10
Выйдя из зала, Волков достал телефон и набрал номер:
— Ирина Аркадьевна? Да, Волков беспокоит. Ирина Аркадьевна, вы никуда не уходите? Да… да, тут кое-что… я зайду сейчас на минуту? Хорошо, — он отключил телефон, положил его в карман куртки, потом задумчиво повернулся и пристально посмотрел на Адашева-Гурского.
— Н-нет… Петя, не-ет! Абсолютно исключено. Дальний Восток! Да я уже по свету помотался, мне — во… Хватит. Для меня в редакцию-то съездить, полчаса на метро, так я неделю собираюсь внутренне. Что я там жрать буду, ты подумал? Я общепита не переношу. Я старенький.
— Еще скажи, тебя девушки не любят…
