— Не скажу. Ложь унижает.
— Икру ты там будешь есть жировую, кету, горбушу, кижуча. А селедочка тихоокеанская, а?
— Слабой соли?
— Естественно. Она же размером с поросенка, а жирок так и капает…
— Под рюмочку?
— Это уж я не знаю. Сторона чужая.
— Не поеду.
— Ну немножко, если отнестись к процессу скрупулезно.
Они спустились по лестнице и вышли на улицу.
— Я высоты боюсь. Летать могу только пьяным.
— А ты в окошко не смотри. Кресло-то в самолете на полу стоит. Какая высота?
— У меня гипертрофированное воображение.
— Ну хорошо, в аэропорту мы вместе хлопнем, только ты в самолете не догоняйся. В Хабаровске на поезд надо будет пересесть, по пьянке ты заблудишься.
— А прямого рейса нет, что ли?
— Вроде нет, да и на Хабару только раз в неделю из Питера. В среду или четверг, я забыл, а может, и поменялось все, я давно летал.
— А в поезде — Эс Ве?
— Эс Ве, Эс Ве… Чистые простыни, хорошенькая попутчица.
— А если она храпит?
— А ты ей спать не давай.
— Прямо и не знаю… Я уже расстроился. Который час? Ну вот, уже обедать пора, а мы вместо этого дурака валяем.
— Сейчас, зайдем к Ирине этой Аркадьевне… а она вроде ничего, а?
— В каком смысле?
— В том самом.
— Ну, если в этом, то я бы стал.
— А ты всех баб на «стал бы — не стал бы» делишь?
— Ну давай, маму еще вспомни, романтик ты наш.
— Да, кормить тебя пора. Сейчас поговорим, потом билет тебе купим — здесь рядом на Кировском кассы — и где-нибудь перекусим.
— Вот ты сам и перекусывай «где-нибудь». А я общепита не переношу.
— Да брось, вот, я знаю, хорошо кормят в…
— Не могут они хорошо кормить. Хоть там интерьеры, хоть лобстеры. Общепит, он и есть общепит, по определению. Повар готовит в никуда, сам не знает кому, без любви ко мне лично. Может, он в этот момент о любовнике своей жены думает с ненавистью? А я потом все это есть должен?.. И какие билеты? У меня паспорта с собой нет, забыл? Все равно домой надо.
— А у тебя еда есть?
— Конечно. Только я из дома-то еще когда ушел, мясо небось часа два размораживать надо.
— А микроволновки нет?
— Нет. И не будет. Ты эти микроволны видел? Уверен, что они не тлетворные?
— Хорошо, вон рынок рядом, купим что-нибудь.
— Я «что-нибудь» уже не хочу. Я уже рыбки хочу.
— Слушай, не капризничай, а?
— Ну правильно, как на край света ехать, да еще на аэроплане, так Гурский, а как Гурскому пожрать…
Они поднялись на третий этаж и позвонили в знакомую уже квартиру. Дверь на этот раз им открыл мужчина лет тридцати в дорогом темно-синем костюме, белой рубашке и вишневом галстуке. Белокурые волосы были аккуратно уложены, а на безымянном пальце правой руки тускло поблескивало золотое кольцо с плоским черным камнем.
— Добрый день, — поздоровался Петр. — Ирина Аркадьевна дома?
— Вы Волков? Здравствуйте, проходите. Ира!
Ирина вышла из гостиной, гася на ходу сигарету в маленькой керамической пепельнице.
— Здравствуйте еще раз, Петр Сергеич. Раздевайтесь, проходите, знакомьтесь — Виктор, мой брат.
— Очень приятно.
— Александр.
— Виктор.
— Гурский и Волков разделись в передней и прошли в комнату.
— Кофе?
— Нет, — отказался Гурский, — спасибо.
— Спасибо, — Петр поправил рукав джемпера, — мы ненадолго. Ирина Аркадьевна, а можно еще разок взглянуть на муляж этот?
— Пожалуйста, — она вышла в кабинет и принесла трубку.
Волков взял ее в руки, поднес поближе к глазам и внимательно осмотрел.
— Взгляни, — протянул Александру. Гурский взял трубку, потер пальцем какое-то пятнышко на чубуке и вернул Петру.
— Воск, — вздохнул он. — Дальняя дорога, казенная еда.
— И что сие означает? — покосившись на волковскую амуницию, скептически обронил Виктор.
— Видите ли… — Волков положил имитацию на стол. — Ваш отец в тот вечер, перед тем как вернуться домой, зашел на выставку восковых фигур и зачем-то подменил у Отца народов трубку.
Брат и сестра удивленно переглянулись. Волков отметил, что, внешне совершенно разные, они тем не менее чем-то неуловимым очень похожи. И отчего-то это обстоятельство его раздражало.
— Вы хотите сказать, — удивленно спросила Ирина, — что он стащил трубку у восковой фигуры Сталина?
— Скорее, на мой взгляд, наоборот. Он вставил Сталину в руку свою, презентовал, так сказать, а вот это, — Петр приподнял муляж, — положил себе в карман.
— Зачем? — спросил Виктор.
— Я не знаю, — Волков пожал плечами. — А вы?
— Послушайте, — Ирина нервно поправила волосы, — а если мы заберем ее обратно, а это вот вернем на место, может, мы что-нибудь… Что нам мешает?
— Теоретически ничего. Но ситуация осложняется тем, что Иосиф Виссарионович в настоящий момент пребывает в отъезде. Он на Дальнем Востоке. Где конкретно, мы скоро узнаем, но добраться до трубки так скоро, как хотелось бы, боюсь, не получится.
— Петр Сергеич… — Ирина смотрела на Волкова такими глазами, что Гурский отвел взгляд.
— Не знаю… Мне самому сейчас из города никак не отлучиться. Вот разве что Александр.
— Я дам денег. Сколько нужно? В передней затренькал оставленный Петром в кармане куртки телефон. Виктор сделал машинальное движение к карману пиджака. Волков встал и вышел из комнаты.
— Да, — сказал он в трубку, — да, я. Ага… Спасибо большое, очень помогла. Ага… ну пока, увидимся.
— Ну вот, — Петр вернулся и сел к столу. — Сталин в Комсомольске-на-Амуре. Хотелось бы думать, что и трубка вашего отца до сих пор при нем. Александр за ней съездит. Но… даже не знаю. Короче, Аркадий Соломонович — ваш родной отец, вы его дети, а следовательно, и понимать его должны лучше, чем кто-то другой. Вы утверждаете, что ему, похоже, угрожали, в последнее время он с этой… дубинкой стал ходить, а в тот день, когда на него напали, он вдруг сует свою трубку восковой фигуре. Это все — что? Как по- вашему?
— Маразм старческий, — Виктор раздраженно встал и вышел из гостиной.
— Виктор! — резко сказала ему вслед Ирина. —~ Петр Сергеич, тут что-то не то. Отец, безусловно, был человеком пожилым, со своими странностями, люстра вон и прочее, но сумасшедшим он не был. Нам обязательно нужна эта его трубка. Саша, — она посмотрела на Гурского, — у меня есть деньги, я вам
