воспитанники по-настоящему работали. Не пичкать их трудом по рецепту, точно лекарством, а сделать труд таким же естественным содержанием жизни коммунара, каким он является для всякого пролетария в Советской стране. Он говорил, что не будет толку от навязывания бывшему вору учебы, политграмоты и газеты, когда еще одно упоминание об этих вещах вызывает у него ярость.
Ключ успеха лежит в уменье создать такие условия, чтобы вкус к знанию возникал у коммунаров из нормальных потребностей их жизни.
Когда Мелихов слушал эти доводы, они казались ему неотразимыми, и он сам шутил над оранжерейной практикой некоторых известных ему колоний для беспризорных. Но когда он представлял себе, как это все будет на практике, то получалось менее ясно.
Со своими воспитанниками он, конечно, справится, но как обернется дело по перевоспитанию «урок»-рецидивистов? И он с тревогой думал о том дне, когда к его воспитанникам пришлют настоящих матерых воров. Порой ему казалось, что «урки» разбегутся, сманив детдомовцев. А он любил своих ребят, болел за их судьбу… Как-то все это сложится?
Ребята окружили Мелихова и Погребинского.
— Ну, знаешь, местечко — что надо, — сказал Умнов, здороваясь с Погребинским.
— Нравится? — засмеялся Погребинский. — Это вот хозяйство! Смотрите: пруд! Жареными карасями обеспечены. Ловите, Не ленитесь. А вот и оранжерея и фруктовый сад. Эх, яблочки-то, как футбольные мячи! Хорошо хозяйство? То-то. А то завели поросенка Машку — нос задрали: мы, дескать, настоящие хозяева!
Поросенок Машка уже мирно бродил под елками, пытаясь розовым пятачком выворотить корневище. Имущество детдомовцев лежало в лопухах у крыльца низенького деревянного Домика с порыжевшими наличниками окон. Котова не было — он осматривал окрестности. Ребята алчно посматривали на фруктовый сад, на пруд, на таинственные оранжереи. Хотелось как можно скорее все пощупать, посмотреть, попробовать. Незнакомый толстый мужчина хмуро и недружелюбно слушал Погребинского.
— Вы все же здесь не особенно хозяйничайте! Яблоки-то еще не созрели! — сказал он вдруг сердито.
— Это что за пузо? — нарочно громко и как можно оскорбительнее произнес Умнов.
Мелихов строго остановил его:
— Не груби, запомните все, вы — коммунары. Вы должны быть вежливыми! Познакомьтесь, — кивнул он на толстого, — товарищ Медвяцкий, заведующий хозяйством.
Ребята, гримасничая, по очереди пожали руку Медвяцкому.
— У тебя что же, здесь везде «висячки» присобачены? — спросил Медвяцкого Почиталов.
— Не понимаю, — брезгливо сказал Медвяцкий.
— Он не понимает! — весело крикнул Почиталов, и все остальные ребята, хохоча и кривляясь, закричали, показывая пальцами на завхоза:
— Он не понимает!!!
— Ну ничего, дядя, мы к «висячкам» «мальчиков» подберем, — успокоил Умнов смущенного Медвяцкого, и ребята, довольные своей шуткой, пошли разыскивать Котова. Все они были уверены, что непременно найдут его в фруктовом саду.
Медвяцкий вот уже два года заведывал совхозом. Он привык здесь к спокойной и сытой жизни. Теперь он чувствовал, что его спокойствию пришел конец. Он был зол и на Погребинского и на Мелихова.
— Врагов наживете здесь, — сказал он им.
— Каких врагов?
Медвяцкий кивнул по направлению к деревне Костино, крайние избы которой вплотную примыкали к постройкам совхоза.
— Ваши сорванцы ведь никому покоя не дадут.
— Мы привыкли с врагами встречаться, — ответил Погребинский.
Медвяцкий не нашел ответа и, недовольный собой, медленно пошел к деревне. Там у него были дружеские связи. До последнего часа он еще надеялся, что затея с коммуной лопнет, как дождевой пузырь, что в Москве передумают и все останется по-старому. Но вот банда приехала, а вскоре жди новую. Что же теперь — уходить с насиженного хлебного места?
В Костине уже прослышали о приезде «жуликов». В избе своего приятеля Савина, по кличке «Купить-продать», Медвяцкий нашел компанию встревоженных мужиков.
— Поздравляю трудовое крестьянство, — сказал Медвяцкий.
— С чем бы так? — поинтересовался богатый мужик Разоренов.
— Значит, верно?.. Приехали?.. — тихо и вежливо произнес «Купить-продать».
— Приехали бандиты, — сказали сердито оба сразу — братья Немухины.
— Не бандиты, а правонарушители, — протянул Медвяцкий. — Советская власть их думает перевоспитать, — наставительно добавил он и строго посмотрел на Немухиных.
— Не воры, а душители, — ухмыльнулся Разоренов. — Несовершеннолетние эти мазурики у нас все вверх ногами повернут, всех обокрадут, да и вам, Владимир Григорьевич, в рот заедут, — продолжал он, обращаясь то к мужикам, то к Медвяцкому.
— Век прожил, а никто пока не заезжал ко мне в рот, — возразил Медвяцкий.
— Что же они, без решоток будут? — любопытствовали мужики.
— Без решоток! — подтвердил Медвяцкий. Он помолчал и добавил: — Работать будут!
— Не способен вор работать, — убежденно сказал Разоренов, — пропащий народ!
— Может, это какие получше? — с надеждой спросил Мишаха Грызлов.
— Добра не будет, добра не предвидится, — твердил Савин.
— В революцию бы сжечь это проклятое имение! — сказал Грызлов.
В избу бурей ворвалась бабенка Карасиха. Ее не по годам моложавое лицо было заплакано.
— Ты что, Настасья? Или что попритчилось? — спросил Разоренов.
— Пошла я в лесок около совхоза, — с плачем тараторила Карасиха, — и вот окружили меня эти ворюги: «Бабушка, слышь, узелок-то с петушком у тебя улетел». Какая я им бабушка, охальники!..
— Да стой… говори толком. Какой петушок, какой узелок?
— Петушка-то я придумала, чтобы ладней с ними говорить… Петушок, мол, у меня пропал, не видали ли. А узелок мой они в это время из-за пазухи и вытащили.
— Уголовство! Грабеж! — внушительно сказал Разоренов. — Сколько взяли?
Карасиха перестала плакать. Она окинула пристальным взглядом мужиков. Узелок ее и теперь грелся на тощей груди. Ребята и в самом деле было вытащили его, но тотчас же вернули, довольные тем, что поразили тетку ловкостью своей «работы». Под взглядом Разоренова Карасиха почувствовала, что мужики ждут большего.
— Червонец вытащили, окаянные, — нерешительно сказала Карасиха. — Мужики, — притворно всхлипывая, воскликнула она, — что я вам скажу — это еще не воры, а ворята. Настоящие-то воры впереди. Со всей Москвы собирают, самых отпетых.
Мужики угрюмо молчали. Карасиха, довольная произведенным впечатлением, сложила на груди руки.
Медвяцкий поднялся.
— Баба верно сказала, — подтвердил он, — скоро из Бутырок бандитов пригонят.
Потом он надел шапку и ушел из избы.
— Вот что, старики, — решил, наконец, Разоренов, — это все — местная власть. Все она допускает. Хоть в могилу ложись. Бандюков и воров надо на цепь сажать, а они на крестьян их напустили. Главное начальство, может, и слыхом не слыхивало про это безобразие… Давайте бумагу писать Михал Иванычу. Он им окоротит руки с этой коммуной.
— Уберут враз!
— Пиши!
Разоренов задумался. Может, тут и не местная власть. Может, она, местная-то, и сама не рада. А тогда у кого защиту искать? Э-э… была не была… Хуже-то некуда!
— Пиши, пиши, — ободрял его «Купить-продать».
