— За себя скажу, а за них не знаю, — процедил сквозь зубы Умнов.
— Пригрозили, значит, — не удивляясь, сказал Мелихов.
Умнов не понимал, как можно говорить с ним так ласково после того, в чем он сознался.
«Это напоследок, — думалось Умнову, — перед отправкой в тюрьму».
— Ну иди, — отпустил его Федор Григорьевич и, когда Умнов был в дверях, деловито распорядился:
— Пошли ко мне сейчас Дединова.
С Дединовым Мелихов разговаривал с полчаса.
По уверениям Дединова крал заготовки из кладовой Умнов. Почиталов стоял «на стреме», а Дединов только сбывал.
Мелихов не рассказывал болшевцам признаний ребят. В дни, когда бродяжий бог — Балдоха все настойчивее шатается по всем углам коммуны, нашептывая ребятам удивительные истории об удивительных краях, нужна осторожность. Может быть, достаточно одного незначительного толчка, чтобы вся коммуна рухнула и разбежалась.
Яростно наступает солнце на потеплевшую землю, настойчиво поднимается к солнцу трава, кудрявятся березы, ели и сосны выгоняют длинные бледно-зеленые побеги. На рассвете в парке отчаянно щелкают соловьи, зазывно кукуют кукушки. Воспитатели работают и днем и ночью, в мастерских, в общежитиях и на общих собраниях, толкуя с ребятами о заказах, о том, как важно выполнить их, помочь государству, и какой позор и бесчестие падут на коммуну, если заказы не будут выполнены в срок. Ходит по коммуне бродяжий бог — Балдоха, топчет ногами и заказы, и честь коммуны, и каждого коммунара. Нелегко добиться победы на избранном коммуной пути. Так думал Мелихов.
А Умнов переживал трудное время. Отношения с Королевым у него все обострялись. Другие ребята, работавшие в кузнице, видели, с какой симпатией относится дядя Павел к Умнову. Может быть, поэтому они держали сторону Королева. Один раз на работе Королев вздумал точить кинжал. Он точил его, посматривая на Калдыбу, и оба загадочно улыбались. Умнов насторожился. Отточив кинжал, размахивая им, Королев пошел плясать лезгинку. Умнов дважды отходил в сторону, остерегаясь кинжала, но Королев умудрился все же задеть ему кисть руки. Ребята в один голос заявили, что Королев сделал это нечаянно. Умнов старался не показать вида, как ему обидно и больно. Все его ненавидят, нет у него здесь друзей. После перевязки он уже на работу не выходил.
«Махнуть в Ташкент», однажды вслух подумал Умнов, греясь на солнечном припеке. Это горячее солнце ему показалось нездешним. Он закинул к нему лицо и улыбнулся. В кузнице кишки рвать, на кой чорт все это надо Сашке Умнову? Экая невидаль— кузнецом стать. Хапнуть побольше и завить горе веревочкой. Пусть Калдыбы и Королевы гнут спины, ежели это им нравится. Вот только денег надобно раздобыть. Проститься с дядей Павлом — и чорт их всех побери!
На станции Умнов выпил вина и в кузницу пришел пошатываясь. Его встретили смехом.
— Лизнул, щенок! — издевался Королев.
— Молчать, инвалид! — крикнул Умнов. — Я лучше тебя подкую лошадь. Ты, мразь, ты с зависти лопнешь. Сколько вас таких, сушеных, на фунт пойдет? Девку хотели отбить?
Умнов хохотал зло и пьяно.
Королев схватил обломок рессоры и бросился на Умнова. Но его предупредил дядя Павел. Кузнец решительно вытолкал Умнова из кузницы, сгреб его за воротник и потащил в общежитие.
— Чорт, окаянный ты парень, — ругался дядя Павел. — Где ты нахлебался? Человека хочу из тебя сделать, главным мастером собирался Умнова поставить, а Умнов копейки не стоит.
После пропажи заготовок всем стало ясно, на какие деньги кутил Сашка. Вечером несколько воспитанников коммуны собралось у Мелихова.
— В три шеи таких. Выгнать из коммуны! — требовали они.
Дединова, который куда-то съездил и вернулся с пропавшими заготовками, ребята считали чуть ли не спасителем.
Мелихов знал дело лучше ребят, но ему нелегко было смягчить их гнев.
Спустя несколько дней мастерские все же остановились.
Временному их закрытию предшествовали отчаянные попытки дяди Павла и дяди Андрея восстановить дисциплину. Они находили своих молотобойцев и сапожников в лесу валяющимися на траве, греющимися на солнце, а то и сражающимися в карты. Осминкин облазил все костинские поля, выбирая подходящую для футбола площадку.
Даже Гуляев занимался в эти дни главным образом тем, что слушал в лесу трели и посвисты малиновок и дроздов, искусно разбираясь в многообразном птичьем гомоне. Все чаще и чаще Мелихов и Богословский при обходе спален обнаруживали пустые койки.
Воспитатели понимали — нужно дать ребятам отпуск. Это было уже в сущности решено. Но собрания еще не было, и в мастерских об этом не знали.
Не знал об этом и Королев.
Он работал молотом, голый по пояс, он исходил потом, изнывая от жары. В распахнутые настежь двери кузницы виднелось голубое небо, вползали запахи прелой земли.
Королев высоко взметнул молот и, не ударив, опустил его.
Работа приостановилась. Все поняли: Королев что-то задумал.
Не глядя на сурово нахмуренное лицо дяди Павла, Королев медленно повернулся спиной к наковальне и пошел к выходу. Не дойдя до дверей, он озорно оглянулся, выдернул свою рубаху, торчавшую из наваленной в кучу одежды, повязал ее, точно пояс, на голый живот и, напялив кепку, вышел из кузницы.
Свежий ветерок обтекал струйками грудь, горячие лучи солнца приятно грели плечи. Назад Королев не оглядывался, но чувствовал — все смотрят на него.
Он заорал блатные частушки. Кто-то загоготал в спину, кто-то крикнул, кажется, Калдыба:
— Эх, Король, молодец!
Его догонял Сергей Петрович. Ребята около кузницы выжидательно притихли. Королев шел, попрежнему распевая, не оглядываясь, ничего не замечая.
Сергей Петрович тронул его за плечо. Королев лихо повернулся на каблуках. Сергей Петрович молчал.
— Четыре года сидел: весны не видел, дядя Сережа! Не могу! — неожиданно для себя заорал Королев.
Он вдруг стал бессвязно оправдываться, доказывать, нелепо размахивая руками. Сергей Петрович все молчал. Королев приостановился, передохнул, собрался еще что-то сказать и тоже замолчал.
Ребята около кузницы с любопытством ждали, чем все это кончится.
— Иди, — сказал спокойно Сергей Петрович, — на работу можешь не ходить.
— Выгонишь? — с иронией спросил Королев.
— Нет, просто погуляй, отдохни немного! — И Сергей Петрович пошел к правлению коммуны.
А Королев стоял недоумевая. Богословский отошел уже далеко, и только тогда Королев опомнился. Он приложил ко рту руки трубой и крикнул:
— Врешь?
Сергей Петрович остановился, оглянулся и отрицательно помотал головой.
Вечером на собрании уже все узнали об отпуске.
— Федор Григорьевич! — горячо говорил Осминкин. — Надо немедленно оборудовать площадку для футбола, место я уже выбрал… Очень удобный участок, но только его надобно за отпуск почистить и подровнять.
— Собери спортсменов, — советовал Мелихов. — Кто хочет играть, тот должен и площадкой заняться. А как же иначе? Рабочих, что ли, для вас нанимать?
Он помог Осминкину собрать спортсменов. Это было не так легко. Все знали, что площадки нет, что ее надо оборудовать самим, значит, кто хочет играть в футбол — должен работать.
Нехотя, лениво сошлись любители футбола в столовой, где Осминкин назначил собрание.
Осминкин перечислил все подходящие участки. Его нетерпеливо оборвали: «Переходи к делу!» Тогда Осминкин сказал, какой участок по его мнению является лучшим. Место подходящее, надо только слегка
