Дверь с улицы со звоном распахнулась. В облаке морозного пара в комнату ввалился Третьяков и тотчас же поднял крик.
— Ты мне чужих кальсон не суй! — орал он. — У меня с пуговицами внизу, а тут штрипки 1..
— Это верно, что штрипки, — миролюбиво согласилась тетя Дуня, — только штрипки лучше.
Эмиль увидел чью-то полотняную косоворотку, отливающую легкой голубизной, и залюбовался ею.
«Чем я хуже? — подумал он. — Возьму я эту рубашку и конец. Ты мою, я твою. Коммуна!» — поддержал он себя «идейными» соображениями.
Осторожно вытащив косоворотку, он небрежным жестом кинул ее поверх остального своего белья.
— Нашел? — спросила его тетя Дуня.
— Да, — хмуро ответил Эмиль.
— Ну вот, а кричал сколько! Не пропадет твоя рубашка, — нравоучительно сказала она.
Наутро Эмиль забежал по делу к Сергею Петровичу. Еще в передней он услышал негодующий голос тети Дуни.
— Мыло! — кричала она. — Разве можно стирать этим мылом! Это не мыло, а дрянь! Дрянь, а не мыло! Я прямо в глаза ему скажу!
Видимо, она говорила о завхозе.
«Кричит старуха, — подумал Эмиль, — знает: поорешь — смотришь, и добился своего! Так и надо, — одобрил он, — главное в деле — заинтересованность!»
Богословский сидел на диване рядом с Накатниковым и разговаривал с ним. Накатников поздоровался с Эмилем.
— Постой, постой, — внезапно сказал он, поднимаясь. — Ты где рубашку взял? Это же моя рубашка, — проговорил он с удивлением.
— Как бы не так, — презрительно ответил Эмиль.
Не будь здесь Сергея Петровича, он бы, вероятно, не стал отпираться. Но сознаваться при Богословском было стыдно.
— Слава тебе, господи, полгода ношу, — сказал Эмиль нарочито равнодушным голосом.
— Да это моя белая рубашка! — вскипел Накатников.
— Твоя белая, а это голубая, — веско ответил Эмиль.
— Так это голубизна от синьки!
— От природы, — спокойно поправил его Эмиль и твердо Добавил: — От синьки рубашки не голубеют!
— Тетя Дуня! — завопил Накатников, словно она была не рядом, а в соседней квартире. — Тетя Дуня, скажи ему, что рубашки от синьки голубеют!
Тетя Дуня лениво обернулась и ответила неопределенно.
— Все бывает… Взять, к примеру, мыло, — начала она, сразу вскипая. — От плохого мыла, может, материал портится!
— Ну, это уж ты придумала, — спокойно сказал Сергей Петрович.
— Может, и придумала, — согласилась она, — и придумаешь, когда такое мыло!
— Моя рубаха, — глухо сказал Накатников, побледнев от сдерживаемой злости.
— Да ты чего орешь! — взорвался Эмиль, почувствовав себя обиженным. — Нравится рубаха — попроси! Может, подарю…
— Мою же рубаху? — растерялся от такой наглости Накатников. — Много я видел, Эмиль, но такого…
Его оборвал Сергей Петрович:
— Не стыдно вам, ребята, из-за чепухи!
— Пристает, — извиняющимся тоном сказал Эмиль, кивнув в сторону Накатникова, и добавил презрительно: — Активист еще…
На общем собрании коммуны стоял вопрос о бельевой комиссии. С докладом выступал Накатников. «Скажет или не скажет?» думал Эмиль.
— Очень часто у нас бывает, что ребята во время стирки свое корявое бельишко обменивают на чужое — получше, — говорил Накатников.
«Скажет», понял Эмиль, сразу насторожившись. Он начал обдумывать резкий ответ, оглядывая с тоской лица товарищей, но в голову лезла всякая чепуха.
— …Такие случаи у нас нередки, — продолжал Накатников. — Отдал, например, я в стирку рубаху- косоворотку…
«Начинается!» Эмиль растерянно опустил глаза. Где-то в конце притихшего зала звучно и весело стреляли дрова в печке.
— …Увидел я свою рубаху на одном парне. Спрашиваю: как так — у тебя? А он утверждает, что это его. Уперся, и все тут!.. Необходимо, товарищи, с этими обменами покончить…
«Неужели не скажет?» Эмилю показалось, что на него смотрит Богословский. Он вскинул глаза. Сергей Петрович и впрямь глядел на него.
— …И вот я предлагаю, чтобы прекратить эти безобразия, председателем бельевой комиссии выбрать молодого воспитанника, не загруженного общественной работой, активного парня…
«Не скажет!» с облегчением вздохнул Эмиль.
— Я предлагаю кандидатуру Каминского Эмиля! — закончил Накатников.
Эмиль даже привстал от удивления.
«Смеется», подумал он со злобой.
Но уже из выступления Богословского Эмиль понял: это серьезно.
Сергей Петрович говорил, что Эмиль самый чистоплотный член коммуны и что ребятам неплохо бы брать с него пример.
Гордый неожиданно свалившейся на него ответственностью, Эмиль мучился два дня, размышляя о том, как бы покончить с обменом белья, о котором говорил Накатников.
Прежде этими делами ведала тетя Сима. Как у нее получалось, что белье не обменивали? Впрочем, тогда и ребят в коммуне было меньше. Тетя Сима все же могла что-нибудь посоветовать. Но она в коммуне не работала уже несколько месяцев. Эмилю надо было придумывать что-то одному.
Он вспомнил, что белье в прачечных метят красными нитками. Это очень удобно. Когда-то на базаре он видел готовые вышитые номерки. Он съездил за номерками для белья в Москву и на целый вечер сделался неограниченным хозяином коммуны. Бродя из спальни в спальню и раздавая номерки, он обязывал болшевцев сегодня же пришить их к своему белью. Потом, задрав ноги на железную спинку своей кровати, Эмиль лежал поверх одеяла и сосредоточенно протыкал иголкой уголок мохнатого полотенца. Товарищи сидели на своих койках с рубахами и кальсонами в руках.
От раскаленной печи шел жар. Было уютно и тепло. Ребята разговаривали вполголоса о своем детстве. Быть может, нитки и иголки напоминали им матерей, штопавших чулки, вязавших варежки длинными зимними вечерами.
Жизнь, давным давно забытая, неожиданно выплыла из темноты и наполнила комнату своим дыханием.
Эмиль бросил иглу и полотенце и закрыл глаза.
Мачеха старалась, чтоб он поменьше бывал дома. Отец не смел ей противоречить.
Больше всего Эмилю запомнилась унизительная картина: отец Эмиля стоит у крыльца и подобострастно кланяется коннику из григорьевской банды, которая ночью захватила Елисаветград. Конник с прядью черных цыганских волос на лбу манит его пальцем:
— Гей, ты! Подойди до меня!
Отец все кланяется и прыгающими губами пытается что-то сказать.
— Портняжишь? — спросил конник. — А ну, пошей зараз хлопцам двадцать жупанов!
Много видел Эмиль за эти страшные дни. Он с утра до ночи бродил по городу, оглушенному бесшабашной гульбой бандитов.
