Аппарат между тем начал разбегаться, шатко валясь из стороны в сторону — будто крыльями маша, и неожиданно замер, прокатившись считаные метры — лопасти пропеллера разлетелись в стороны, как два огромных ножа. Одна распорола бочину зазевавшемуся красвоенлёту, а другая ударила по «Сопвичу», стоявшему под тентом ангара.
— Дай-ка я… — вежливо сказал Игорь, прося Кирилла подвинуться, и швырнул за дверь свои гранаты.
Обе взорвались в воздухе, осыпая осколками взлётное поле, а уж был ли толк от броска, не разглядеть — воздушный корабль забрался слишком высоко.
Сбоку проплыл Таганрог, и внизу открылось Азовское море, блестя мутными обливными валами.
— Вырвались! — заорал Томин, не отрываясь от рычагов. — Ёп-перный театр! Вырвались!
Тремя часами позже «Илья Муромец» облетел екатеринодарский аэродром, выбирая место для посадки, и пошёл на снижение.
Воздушный корабль уже садился, пробегая по полю, трясясь и подпрыгивая, когда Авинов опомнился — и торопливо спорол с «богатырки» красную звезду.
Впрочем, опасался он зря — когда Томин с Князевым показались в дверях «Ильюшки», их встретил восторженный хор авиаторов эскадры, окруживших аппарат. В толпе Кирилл заметил и самого Сикорского, отлаживавшего уже второй по счёту корабль из своей «богатырской» серии, прозванный «Александром Невским».[173]
— Иоанн! — трубно ревел командир ЭВК. — Где тебя носило, Иоанн?
— У «красных» гостил!
— Ха-ха-ха!
— Шампанского — всем! — вопил Томин. — Угощаю за ваши деньги!
— Господа офицеры! Гип-гип-гип…
— Ура!
— Гип-гип-гип…
— Ур-ра-а!
Облегчённо вздыхая и улыбаясь авиаторам — своим! — Кирилл поплёлся в город. В штаб. К Корнилову.
По дороге у Авинова было время сравнить между собою Таганрог и Екатеринодар. Кубанская столица тоже пестрела военными чинами, однако на улицах царил мир. Попадались в нарядной толпе и нахохленные пролетарии, хватало и «деклассированных элементов» всякого разбору, но воли им не давали, держали в узде закона — повсюду прохаживались городовые, пешие и конные, однажды даже проехал мотор, тренькая звоночком, а на дверцах у него белела надпись: «Полиция».
На подходе к штабу Кирилла остановил патруль. Он отдал честь молодому поручику и представился:
— Штабс-капитан Авинов. Возвращаюсь из плена.
У поручика хватило ума не требовать документов.
Кирилла доставили в комендатуру, и первым же, с которым Авинов столкнулся в дверях, оказался полковник Неженцев. Митрофан Осипович охнул, ухватился за Кирилла, словно удерживая того от падения.
— Капитан, вы?!
— Я, я, — подтвердил Авинов, посмеиваясь. — Угодил в лапы к большевикам, как последний дурак! Еле вырвался… Как там хоть мои текинцы? А вы как?
— Да всё в порядке, Кирилл! Текинцы ваши где-то в Тифлисе сейчас. Хотели их в Туркестанскую армию отправить, к Казановичу, да те ни в какую. Вас ждут! Там такой здоровый бугай есть, так он громче всех орал: «Сердара хотим!»
— Саид… — нежно сказал Авинов и спохватился: — Так как же мне поскорее туда, к ним?
— Сделаем так, — деловито сказал Неженцев. — Деньги есть? Денег нет. Вот, держите, — вынул он из кармана сложенные ассигнации, — этого должно хватить. Сходите в баню, капитан, побрейтесь и откушайте, как следует, а потом уже будем думать, куда да как. Всё ясно? Исполняйте!
— Слушаюсь, ваше высокоблагородие!
На приём к Корнилову штабс-капитан так и не пошел, да и недосуг было Верховному правителю — разворачивалась борьба за Дон, дивизии уходили в Степной поход, стремясь достичь берегов Волги у самой Астрахани, формировалась Крымско-Азовская армия.
А Кирилла прикрепили к кубанцам, которыми командовал генерал-майор Врангель, полюбивший ходить в чёрной черкеске, за что его и прозвали Чёрным бароном.
Барону было поручено «…смелым и решительным ударом прорваться в Баку для соединения с кавказскими армиями». Для этого смелого и решительного дела выделялась целая бронегруппа — четыре бронепоезда, а в качестве десантного отряда Врангель решил использовать казаков-пластунов.[174]
Пятнадцатого марта четыре бронепоезда — «Орёл», «Гроза», «Непобедимый» и «Атаман Платов» сосредоточились на станции Белиджи, что на границе между Дагестаном и Бакинской губернией.
Что интересно, отряд Авинова распределили по броневагонам того же поезда, который выбрал для себя и сам барон Врангель, — это был незабвенный «Орёл».
…Ночь стояла тёплая, тянуло запахами из недалёкой степи и с близких гор. Кирилл вышел подышать.
— Здравия желаю, ваше благородие, — послышался хрипловатый голос, и в потёмках обрисовался силуэт пожилого человека в форме железнодорожника. — Чай, не признали?
— Сан Саныч! — вырвалось у Авинова. — Ух, как же я рад вас видеть!
— Да, — польщённо заметил машинист, — давненько не видались. Кажись, у Тихорецкой промелькнули, да не до того было. А теперь, значит, в Баку? Тоже правильно — пятьсот мильонов пудов нефти в год — это не шутки! С таким-то богатством расставаться только дурак способен…
— Отправляемся! — донёсся крик издалека.
— Ну, пошёл я, — заторопился Певнев. — Свидимся ещё.
— А Фёдор как?
Зависло молчание.
— Сгубили Федьку, — глухо сказал Сан Саныч. — Зараза одна из винтаря в упор стрельнула.
— Жалко, — искренне вздохнул Авинов.
— Война, — сурово изрёк Певнев и заторопился. Его подкованные сапоги заклацали по ступенькам, ведущим в будку бронепаровоза.
Кирилл тоже поспешил в свой вагон — бронеплощадку, чей силуэт горбился двумя башнями шестидюймовых орудий.
— По вагонам! — догнал его резкий, повелительный голос «Чёрного барона».
Кирилл пробрался к откидному сиденью рядом с трапом, ведущим к наблюдательной башенке. Напротив сели два молодых бойца, они улыбались и пихали локтями друг друга. Авинов пригляделся — и рассмеялся.
— Вы — Юра, — сказал он тому, что был постарше, — а вы — Данила.
— Так точно, ваше благородие! — расцвел Юра, юнкер.
— Здорово, правда? — не по уставу добавил Данила, но кадету было простительно.
— Здорово, — согласился Кирилл.
По другую сторону трапа устроился молодой князь Ухтомский. Служил он в чине капитана, а известен был по прозвищу Капелька. Всегда живой и бодрый, нынче он сидел, погружённый в мрачное уныние.
Юра с Данилкой заспорили о медиумах, о предсказаниях, и Капелька поднял голову.
— Я верю в предчувствия, — сказал он угрюмо, — и знаю: сегодня буду убит…
Юра смолк, Данилка растерялся, а пушкари и не слыхали разговора — продолжали резаться в карты.
