– За мной! – крикнул Кадмар, поворачивая на выезде из Биолиндума не к мосту, а в холмы.
Лобанов перечить не стал. Кадмар – местный, ему лучше знать, куды бечь…
Яркая луна серебрила дорогу, глубокой синью выделяя возвышенности, чернилами заливая низины. Великанские сосны застили небесный свет, но Кадмар направлял коня почти на ощупь, еловые лапы гладили Лобанова по голове, обмахивая лицо наросшим мхом.
– Спасибо, что пришли… – раздался слабый голос Искандера.
– Да ладно… – смутился Акун. – Мы час прождали, другой… Думаем, что-то не то! Ну и в лупанарий двинули! Там же наверняка кто-нибудь из каструма резвится! И точно! Надавали мы тем воякам по кумполу, нацепили на себя ихние панцири со шлемами, и вперед!
– И пароли вызнали! – захохотал Кадмар. – Подскакали к воротам, нам орут: «Пароль!» Мы им: «Оптимус! Отзыв!» Те сразу: «Максимус! Проходи!» Ха-ха-ха!
– Сергий… – негромко сказал Акун. – Можно тебя так называть?
– Конечно…
– Хоть теперь объяснишь, в какую заваруху мы влезли?
Лобанов помолчал.
– Заговорщики хотят убить принцепса, – сказал он, – а мы им не даем.
– А что он вам – отец родной?
– Нам он никто, но принцепс хочет мира, и это хорошо для всех. Если бы вместо Траяна был Адриан, Дакийской войны не случилось бы! И ты с Регебалом не стоял бы с побеленными лапами…
– Может, и так… – пожал плечами Акун. – Мир… Хм.
– Приехали! – сказал Кадмар.
Он спешился и повел коня за собой. Остальные поехали шагом, ориентируясь на звук и отблески лунного света на доспехах Кадмара.
Лобанов напрягся и разглядел высокий частокол, украшенный черепами – коровьими, медвежьими, человечьими. Кадмар нащупал калитку и затарабанил по толстым доскам. Минуту спустя старческий голос спросил:
– Кого там нелегкая принесла?
– Это я, дед! – отвечал Кадмар.
– Дня тебе мало?
Калитка со скрипом отворилась, и зыбкий луч высветил старика во всем белом, с длинными седыми волосами и бородой.
– Кадмар…
– Дед!
Старик крепко обнял внука и сказал со вздохом:
– Заходите, коль уж пришли!
– Раненые с нами, дед, помочь им надо!
– Где ранили-то?
– Римляне распяли!
– Ах, римляне… Заносите!
Акун с Регебалом и Уахенеб с Кадмаром перенесли своих хозяев в большую круглую избу, выстроенную из вертикально вкопанных бревен. Внутри горел огонь, в очаге из камней, сложенном в центре. Редкий дым уходил в круглое отверстие в крыше.
Лобанова уложили на топчан, застеленный овчинами в несколько слоев, и дед Кадмара осмотрел раны.
Ворча неразборчиво, он прошаркал к дальней стене. Звякнул котел.
Дед пошел вокруг, снимая со стен букетики трав, мешочки какие-то, горшочки. К одним зельям он принюхивался, другие сыпал в котел не глядя. Подлил воды и поставил на огонь.
– Всем молчать! – грозно предупредил старик. – Никто чтоб не касался металла!
– Он у тебя друид? – шепотом спросил у Кадмара Лобанов.
– Да! – шепнул галл. – Он эвбаг![133]
– Ти-хо! – каркнул дед.
Он достал поварешку из человеческой кости и принялся размешивать варево, водя над ним рукою, похожей на куриную лапку, и ворожа.
– Не смертной силы прошу у богов, – глухо проговаривал друид, – а соку жизни! Не яд варю, а зелье благое! О выдохе едином твоем молю тебя, Таранис![134] Слезу малую выдави из очей сухих! Даруй мощь здравую, Беленос[135]… Заклинаю духов лесных, владычицу реки, хозяина поля дикого! Поделитесь со мной! Заденьте краем одежд! Отсыпьте, чего у вас много, а нам не дано!
Долго колдовал старик. По круглой хижине потянуло странным запахом – и травы угадывались, и
