чесали языки, попивая кислую поску.[65]
Мир-Арзала проводили в преторий и завели в большой шатер трибуна-латиклавия – так сказать, замполита легиона. Квинт Луций Метелл оказался плотным молодым человеком, стриженным «под горшок» и с пустыми светлыми глазами. Квинт вечно улыбался, кривя мокрые губы в поганенькой ухмылочке живодера. Не дай Аллах попасть к такому на допрос – запытает.
– Кого ты мне привел, Публий? – спросил он.
Мир-Арзал опередил рядового Публия, выпалив:
– Мне нужен ваш самый главный!
– Самый-самый? – заулыбался Квинт, холодно и мертво поглядывая на ночного гостя.
– Да! – храбро ответил Мир-Арзал.
– Ла-адно… – протянул Квинт Метелл. – Только учти: если ты потревожишь сиятельного по пустякам, то умрешь!
– Ведите меня к нему!
– Пошли!
В сопровождении трибуна Мир-Арзал прошел в шатер командующего, вовсе уж гигантский, почти как цирк-шапито.
– Перед тобой, парфянин, сам Гай Авидий Нигрин! – надменно сказал Квинт.
– Где? – не разобрал Мир-Арзал и только тут приметил большого костлявого человека, развалившегося на подушках в углу, горбоносого, с короткими светлыми волосами. Жилистая рука его гладила рукоятку паразиниума, короткого меча, полагавшегося легату.
– Обращайся к нему – «сиятельный», – рекомендовал Квинт.
Мир-Арзал поклонился Нигрину и решительно начал:
– Ну, во-первых, сиятельный, я не парфянин. Меня взяли в плен этой весной. Я бежал, чтобы предложить вам помощь…
– Какую? – равнодушно спросил Нигрин.
– Я открою вам ворота!
Командующий встрепенулся и резко сел.
– Это правда?! – спросил он, посверкивая голубыми глазками.
– Да, сиятельный, – поклонился Мир-Арзал. – А за это…
– Ну?
– Вы заплатите нам золотом, – твердо сказал Мир-Арзал.
– Вам? – переспросил Нигрин.
– Нас пятеро, сиятельный, и все мы горим желанием служить вам и великому Руму! Риму то есть…
– Ага! – воскликнул Нигрин, перекатываясь на колени и вставая во весь рост. – И долго мне ждать?
– Мы отопрем вход на рассвете, – сказал Мир-Арзал. – В городских воротах есть амбразуры, они запираются щитками. Когда я буду готов, я три раза поднесу к амбразуре зажженный факел… Потом отсчитаю ровно сто… м-м… сто ударов сердца и открою створ. А ваша конница за это время должна подскакать и ворваться! Только вот копыта надо бы войлоком обвязать… Чтобы без шума.
– Дельно, – оценил Нигрин. – А только где гарантия, что ты не подослан и что нас за воротами не будет ждать засада? Понимаешь меня или нет?
– Понимаю, – безразлично сказал Мир-Арзал и добавил раздраженно: – Да какой дурак додумается устраивать ловушку, запуская врага в крепость?!
– Тоже верно… – задумался Нигрин.
– А меня не это смущает. – Паскудненькая улыбочка зазмеилась на губах Квинта Метелла. – Ворота охраняются. Ты надеешься одолеть стражу? В одиночку?
– Нас пятеро!
Квинт пренебрежительно скривил губы.
Мир-Арзал поискал глазами подходящий предмет и приблизился к витому деревянному столбу, одному из десятка, поддерживающих шатер.
– Вот мое доказательство! – отрывисто сказал он и пушечным мае-гери [66] перерубил столб.
– Впечатляет, – покачал головой Квинт и с интересом глянул на Мир-Арзала. – Панкратион?
– Нет! Карате!
– Не слыхал…
– Ладно, – оборвал его Нигрин, – после поговорите! Как тебя называть, друг римлян?
Мир-Арзал усмехнулся.
– Зовите меня Дэвом! – сказал он и с поклоном удалился.
В теле Мир-Арзала жила великая, застарелая усталость. Рабский труд истощил его до предела, но и
