общей кучи, свернули в сторону. Описав огромную петлю, объехав холмы с востока, мехари вернулись на собственные следы.
– Ох… – сказал Торнай.
Крупные отпечатки верблюдов перекрывались следами лошадиных копыт – отряд конников один раз пересек путь каравана, другой…
– Человек двадцать, не меньше, – определил Торнай.
– Возвращаемся, – буркнул Зухос.
Мехари, недовольно задирая спесивые морды, поскакали обратно. Караван ушел недалеко, подходя к высокому холму с обрывистыми склонами. У подножия бурела трава.
– Вот что… – проговорил Зухос, соображая. – Приманим этих, кто там нас выслеживает. Вон, место подходящее, у холма! Говорите громко, остановите верблюдов, походите вокруг, вроде как собираете веточки и сухой навоз для костра.
– А на самом деле?
– Засядем на вершине!
Караван, как шел, так и на стоянку «оформлялся» постепенно и не торопясь. Громко покрикивая, погонщики подводили верблюдов к склонам, где в глубинах таилась влага, но наружу не пробивалась. Только жесткая трава топорщилась растрепанными пучками, да пара хилых акаций, истрепанных ветром, прижились на старой осыпи.
Хойте с Граником продолжали орать и переговариваться, а все остальные потихоньку обогнули холм и вползли на его каменистую верхушку. Отсюда весь лагерь был как пирог на блюде – нарезай и ешь.
– Может, зря? – засомневался Икеда. – Да не придут они…
Но «они» пришли. Из-за скопища барханов выскочили, гикая и свистя, десятка два всадников на маленьких густогривых лошадках. На всадниках были хитоны с широкой каймой, а плащи им заменяли львиные и леопардовые шкуры. В руках они сжимали небольшие щиты из слоновьей кожи и маленькие копья с широкими наконечниками.
– Ливийцы! – прошипел Икеда, подтягивая лук.
Зухос остановил его движением руки.
– Не стрелять! Я попробую найти в них друзей…
Улыбка зазмеилась по губам Зухоса. Он спокойно встал во весь рост, и поднял руки. Ливийцы, носившиеся по лагерю, подняли лошадок на дыбки. Резкие голоса команд направили всадников в одну сторону – они подъехали к склону, и задрали головы, наблюдая, как безоружный человек спокойно спускается к ним по осыпи, шурша камешками.
– Кто ты? – гортанно выкрикнул один из ливийцев, отмеченный двойным ожерельем из клыков и когтей льва.
– А ты? – вопросом ответил Зухос.
– Меня зовут Ахми сын Такелота! – гордо вздернул голову ливиец. – Мудрый Мерир указал мне путь, выбранный проклятым Зухосом!
– Ну, а мы-то тут причем? – мягко улыбнулся Тот-Кто-Велит. – Мое имя – Каар, я каравановожатый, избранный купцом Икедой. Мы молим об удаче богов и не обманываем людей… А вас как звать, благородные воины?
Ливийцы, удерживающие резвых коней по правую руку от Ахми, подбоченились.
– Я – Мусен! – представился светловолосый парень с глазами, голубыми как бирюза.
– Шешонк! – отрекомендовался следующий.
– Осаркон!
– Аупат!
– Пимай!
Остальные ливийцы, видимо, не близкие к знатным родам, промолчали, храня бесстрастное выражение на лицах. Откуда им знать, жестоким и наивным воинам, что коварная сила сэтеп-са уже победила их подсознание и одолевает здравый рассудок, переиначивая ценности и по-другому расставляя приоритеты?
– Вы – храбрые воины, – мурлыкал Зухос, – вы будете хорошо служить мне, добывая славу и добычу для своих родов! Клянитесь!
– Клянемся! – вразнобой ответили ливийцы.
Слуги Зухоса поднимались на холме, отряхивая плащи. Они смотрели на ливийцев с легким презрением и свысока, ощущая себя свитой и ближним кругом. Они не ведали, что и сами находятся в рабстве, что дух их сломлен и подчинен. Блаженны не ведающие грубых истин и некрасивых правд!
Глава 13
– А я не понимаю буколов, – проговорил Акун, налегая на весло, – всю жизнь прятаться по болотам, по уши в ряске… Нет уж! Да и смысл какой?
– Я от тебя в шоке! – сердито сказал Уахенеб, гребший с Акуном в паре. – Смысл! Думаешь, я зря в моря подался, поле на палубу променял? Загибались мы потому что. Я с малых лет в земле ковырялся, что по силам, делал. Работал, как проклятый. А толку? Вырастишь ты урожай, хороший урожай – зернышко к зернышку, и что? Приходит мытарь и большую часть забирает! А с остатка и кормись, и на семена сохрани, и долги раздай. Мы чистили каналы, выгребали ил, мы чинили дамбы, мы сеяли, рыхлили землю, оберегали всходы от птиц, жали и обмолачивали, а зерна не видели. Не ели хлеба, добытого в поте лица. Пот один и слизывали! Вот, мы по всему Хапи прошли, и везде одно и то же. Роме растят хлеб, который потом
